— И опозориться на всю галактику⁈ Ну уж нет, я пойду до конца, — рыкнул Платонов. — Хорошо, командор, пусть подходят к станции, там их встретят. Впрочем, я сам им об этом скажу. И добавлю пару ласковых.

— Надеюсь на ваше благоразумие, господин адмирал, — с облегчением проговорил я.

— Но как только мы с этим закончим, они покинут Новый Форос, — потребовал он. — Уверен, вы найдёте им применение.

— Не сомневайтесь, господин адмирал, — сказал я.

— Конец связи, — попрощался он.

Я нажал на клавишу, растёкся амёбой в кресле, снял шлем скафандра.

— Отбой тревоги, — скомандовал я.

Лейтенант Козлов тут же продублировал приказ по общей связи, выключил, наконец, сирену и огни, тоже снял шлем. Он взглянул на монитор с таймером, до конца его вахты оставалось ещё три с половиной часа.

— Идите отдыхать, господин командор, дальше я сам, — произнёс он.

Я продолжал сидеть в кресле, равнодушно глядя на приборы. Из меня будто вынули стержень и выпили все силы. Даже шевелиться не хотелось. Да и куда идти? Снова к принцессе? Это будет крайне неловко и для меня, и для неё. В свою каюту? Ещё хуже.

— Когда там туристы возвращаются? — спросил я просто для того, чтобы не молчать.

— Туристы? Через два с небольшим должны, — ответил второй помощник.

— Понятно, — хмыкнул я.

Мне будет гораздо спокойнее, когда весь экипаж снова будет на борту.

Я вдруг вспомнил, что ещё можно сделать, пока я тут, на мостике. И вызвал подполковника Игнатова. Не лично, видеться с ним лишний раз я не хотел, просто по внутренней связи. Очные встречи только по исключительным поводам, а этот повод исключительным не был, так, небольшая просьба.

— Слушаю вас, командор, — ответил разведчик.

— Нужна кое-какая помощь, пробить одного офицера по вашим каналам, — сказал я.

— Я догадывался, — хмыкнул подполковник. — Командира «Гелиоса»? Я уже всё подготовил. Капитан первого ранга Сташевский… Награды и взыскания, полагаю, вам не интересны, да?

— Приятно видеть, что вы подготовились, господин полковник, но это было зря, Сташевский убит, — сказал я.

Игнатов помолчал немного.

— Говорят, о мёртвых надо говорить либо хорошее, либо ничего? Пожалуй, мне тогда нечего сказать, — произнёс разведчик.

— Меня интересует капитан третьего ранга Юсупов, — сказал я. — Кто такой, откуда, чем успел отметиться.

— Понял, — сказал Игнатов. — Подготовлю записку.

— Спасибо, господин полковник, — сказал я.

Если уж даже Игнатов не смог найти ничего хорошего о капитане Сташевском, то, скорее всего, он был настоящей мразью. Таких офицеров, к сожалению, в космофлоте тоже хватало. Чаще всего — чьи-нибудь родственники, друзья или знакомые, со связями в верхах. Протеже какого-нибудь очередного адмирала дурели от безнаказанности, и вот, закономерный итог. Убит собственными подчинёнными.

Сопротивлялся при задержании, как же. Вероятнее всего, капитана застрелили, а уже потом объявили, что он пытался напасть и всё такое. Надеюсь, мне не доведётся повторить его судьбу. Я, однако, старался команду не тиранить, быть строгим, но справедливым командиром. И команда это вроде бы тоже понимала.

Я нехотя поднялся, чувствуя, как у меня всё болит, так, словно меня перемололи в мясорубке, а потом наскоро слепили обратно, принялся медленно снимать скафандр, чтобы убрать его на место. Козлов уже разоблачился и теперь сидел в кресле, жуя заранее приготовленный бутерброд и попивая чай из термоса. Моё присутствие его заметно тяготило, он то и дело поглядывал на меня украдкой, думая, будто я не замечаю его быстрых взглядов. Оно и понятно, присутствие начальства почти всегда действует именно так.

Как-то даже смешно. Целый эсминец в моём распоряжении, а податься некуда.

— Удачной вахты, лейтенант, — пожелал я на прощание. — Если что, сразу зови.

— Спасибо, господин командор, — прошамкал набитым ртом второй помощник.

Я покинул мостик, пошёл по коридору шаркающей кавалерийской походкой, медленно и неотвратимо. Мысли мои были заняты двумя вещами — «Гелиосом» и Её Высочеством. Затрудняюсь сказать, что тревожило меня больше.

Ноги сами принесли меня к гостевой каюте, и я замер перед дверью. Даже для того, чтобы просто постучать, потребовалось волевое усилие.

— Это я, Ваше Высочество, — произнёс я.

— Открыто! — отозвалась она.

Я вошёл в каюту, чувствуя какую-то неприятную робость, будто я был не прославленным командором космического флота, а сопливым мальчишкой. Моё поспешное бегство, пусть даже по тревоге, всё испортило.

Елизавета сидела за столиком, напротив зеркала, и прихорашивалась, даже не повернувшись ко мне, так что я остановился на входе.

— Что было? Что за тревога? — спросила она.

Очевидно, настроение у неё пропало. У меня, впрочем, тоже.

— Крейсер пришёл, с перебежчиками. Приняли за силы вторжения, перепутали, — сообщил я. — В нашем случае лучше перестраховаться.

— Перебежчики? — удивилась принцесса.

— Так точно, «Гелиос», — кивнул я. — Подняли бунт на корабле и прилетели к нам. Присоединиться к нашему делу.

Елизавета широко распахнула глаза, чуть ли не подскочила на месте.

— Бунт подняли? Ради меня⁈ — спросила она.

Жаль было её разочаровывать. Лгать ей тоже не хотелось.

— Думаю, у них были ещё причины, — сказал я. — Их бывший командир… Прямо скажем, не образец достойного офицера.

— Ну и ладно, — вздохнула она и вдруг лукаво улыбнулась. — А вы, господин командор, считаете себя достойным офицером?

— Смею на это надеяться, — вполне серьёзно ответил я.

Елизавета поднялась, поправила причёску, подошла и прильнула ко мне, глядя прямо в глаза.

— Я считаю вас, господин командор, самым достойным во всём космофлоте, — улыбнулась принцесса, поправив воротник моего кителя.

Настроение тут же вернулось, и я не устоял перед искушением снова её поцеловать, а она охотно на этот поцелуй ответила.

Глава 17

Мы снова собрались в кают-компании, примерно тем же составом, что и в прошлый раз, только сейчас к нам присоединились ещё контр-адмирал Платонов со своим адъютантом и капитан третьего ранга Юсупов. Присутствовали Её Высочество, оба моих помощника, адъютант, лейтенант Каргин и, естественно, подполковник Игнатов.

Юсупов оказался невысоким плотным темноволосым мужчиной. Низкий рост он компенсировал безупречной выправкой и горящим взглядом фанатика. Он долго жал мне руку, заглядывая в глаза, и твердил о том, что давно следил