на ветру. В тени посреди кучи мусора я заметил зелень порванного плаща – тонкая горная шерсть, шито на заказ Арлсбергом из Железного порта.
Это был мой плащ.
Я со страхом всмотрелся в сумрак, зная, что там увижу. В переулке лежало тело… Нет, скорее то, что от него оставалось. По булыжникам были разбросаны куски потрохов, клочья вырванной когтями плоти и кожи свисали из выбоин, оставленных огромными когтями в камне и дереве стен. Я присел на корточки и подобрал серебряную серьгу из крученой проволоки, до сих пор державшуюся на обрывке уха. Вот дерьмо. Серьга мальчика-вора.
Я узнал следы укусов на остатке бедра, сделанные клыками длиной в мою руку. Сумрачные кошки! А ведь в Сетарисе я должен быть в большей безопасности от демонов, чем в любом другом месте. Линас видел оскольчатых тварей, а теперь на меня охотятся кошки. Значит, кто-то или что-то защищает их от разрушительного воздействия города.
В теории мои планы выглядели грандиозно, но когда я сталкивался с кровавыми результатами дел своих рук, уже не казались такими прекрасными. Правда, парень был сам виноват, он сам вырыл себе могилу и получил по заслугам. Так впустую потратил жизнь. Я в последний раз взглянул на останки и помчался на постоялый двор.
Расчленитель я держал в руке, наготове, а взгляд так и бегал по каждому затененному дверному проему, каждому углу, каждой лужице тьмы, высматривая, не скрывается ли что в темноте. Как же эти проклятые кошки так быстро на меня вышли? Чтобы сузить зону поиска, им требовалась неделя, а обычно даже две или три, и на этот раз я путешествовал по гадскому морю, что должно было усложнить задачу. Мне вдруг пришло в голову, что если их хозяин здесь, то, возможно, некоторые из проклятых тварей никогда и не покидали Сетарис – затаились и выжидали все эти годы, караулили мое возвращение. Если хоть одна узнала, что я здесь, значит, точно знает вся свора. С этого момента мне нужно постоянно быть в движении. Шансов выспаться как следует не осталось.
Заблокировав дверь в свою комнату, я старательно наложил массу самых гнусных чар, способных спалить разум и сжечь плоть с костей. Только после этого, утомленный усилиями, я сбросил одежду, залез на койку и поплотнее завернулся в одеяло.
В беспокойных снах меня преследовал убегающий от теней убитый мальчик в драном зеленом плаще, и в ночи раздавались предсмертные крики Линаса.
Глава 13
Кто-то с грохотом врезался в мою дверь. Я рывком вскочил, сбросив одеяло, и потянулся к ножу. Оказалось, это всего лишь пропойца, который, качаясь, поднимался по лестнице, вопя во все горло. Я снова задремал, не обращая внимания на топот постояльцев на лестнице, скрип половиц и стук кастрюль и сковородок внизу на кухне. На краткое, но прекрасное время я позволил себе просто лежать, свернувшись в коконе собственного безопасного мирка.
Блаженное оцепенение сменилось нарастающим зудом. Я приподнялся и принялся чесать голову и тело, вглядываясь в солому, где что-то едва заметно шевелилось. По коже поползли мурашки. Меня затошнило. Нервно сглотнув, я опустил взгляд на зудящий пах и, подцепив двумя пальцами волосок, оторвал крошечный твердый комочек размером меньше песчинки, зажав его двумя пальцами. Вошь.
Будь прокляты постоялые дворы в доках вместе с их вонючими свинорылыми хозяевами!
Первым делом наставники Коллегиума вбивали нам в головы необходимость поддерживать чистоту и в магии, и в быту. Большинство Одаренных владели тем или иным методом, и, к счастью, моих скромных навыков в аэромагии оказалось достаточно, чтобы избежать самых неприятных укусов. Наплевав на риск, я смахнул ветром грязь, сажу, мертвую кожу, вшей и клочья соломы, оставив всю эту мерзость в кучке на кровати. Кожа очистилась, хотя и немного саднила, а мерзкий зуд прекратился.
Я стряхнул с одежды пыль и грязь и снова оделся, а затем потопал вниз, чтобы обругать сидящую с кислой миной хозяйку и велеть ей сжечь завшивленный тюфяк. Она зашипела, как испуганная кошка в подворотне, и мне пришлось увернуться от запущенной в голову миски. Выплеснув в ответ еще больше проклятий, я выскочил на неожиданно яркий солнечный свет и быстро оставил позади обшарпанный трактир и злобную мегеру, выкрикивающую непристойности мне в спину. Если ей повезет, я не вернусь, чтобы сжечь это место дотла.
Городской шум тоже в каком-то роде действовал очистительно. Сетарис – город туманов, дымки с моря, и будничный гомон обычно звучал приглушенно из-за гула моря и дождя, редко когда удавалось насладиться такой прекрасной погодой. Город расправил паруса – развешанное между домами белье плескалось и хлопало на прохладном утреннем ветерке.
Несмотря на великолепие солнечного света, в текущем по улицам гомоне голосов по-прежнему витало едва ощутимое напряжение. Сетарис был заражен тревогой. Это было нечто большее, чем обычное недовольство крестьян, людей беспокоил не только наплыв беженцев из прибрежных деревень около Железного порта, не только убийства Живодера и пропавшие люди. Представители низших сословий, возможно, даже обрадовались, если бы убийства случались в Старом городе, а не прямо у них на пороге.
Раз сумрачные кошки уже в городе, не стоило задерживаться там, где я выпустил в мир хоть чуть-чуть магии, при свете дня или в темноте. Я быстро пошел к Болотному мосту мимо утреннего рынка у Нищенских ворот, где собирались люди, чтобы наняться на корабли и в рабочие артели. Если повезет, их может взять на службу Арканум или какая-нибудь гильдия. Эти немногие получат стабильное жалованье на долгий срок. Конечно, такие контракты были редки, как бриллианты чистой воды.
На улицах смешивались все языки и акценты: путешественники и иностранные наемники пытались ухватить удачу за хвост, найти постоянную работу или просто исчезнуть. Скрыться в Сетарисе было проще простого. В древнейших текстах его иногда называли Городом снов, в зависимости от того, в каком переводе читать, но, на мой взгляд, точнее было бы сказать Город лихорадочных снов – для многих вновь прибывших он вскоре стал кошмаром.
За десять лет моего отсутствия количество заколоченных и заброшенных лавок и торговых домов увеличилось втрое, как и число нищих. Неужели торговля в наши дни идет так плохо? На каждом углу толпились попрошайки, оборванцы дрались за место и делали все возможное, чтобы выглядеть хуже других: щипали младенцев, заставляя их жалобно хныкать, ухмылялись почерневшими от сажи зубами, выставляли напоказ фальшивые обрубки ног или забинтованные руки, на самом деле просто согнутые вдвое и перевязанные. Я прекрасно знал эти старые трюки – сам пользовался