— Ты… ты как тут оказался? — сдавленно прохрипел он, пятясь назад.

Я спокойно улыбнулся и шагнул вперёд.

— Я понял, что время пролить кровь. Ведь, как ты и сказал, можно доверять лишь тем, вместе с кем пролита кровь. Увы, эта кровь окажется твоей. А когда ты подохнешь, я смогу безгранично доверять покойнику, не боясь, что он ударит мне в спину.

От моих слов девчонки завыли, словно дикие звери. Их трясло от страха, и я понял, что дочери Малышева помешают нашей маленькой ссоре. Из сумрачных углов комнаты возникли чёрные жгуты теней, схватили девочек за ноги и резко вырвали из объятий отца. Спустя секунду девочки были связаны по рукам и ногам. Всё, что они могли, так это безутешно рыдать.

На лице Малышева появилась неожиданная ухмылка, глаза вспыхнули злостью. Он расправил плечи и резко втянул носом воздух, потянувшись к мане. Его тело с пугающей быстротой начало меняться. Мышцы набухли и налились чудовищной силой, пальцы превратились в острые когти, а лицо исказилось, принимая звериные очертания. Во рту Малышева появились десятки острых клыков.

— Прольётся моя кровь⁈ — прорычал он. — Боюсь, ты подписал себе смертный приговор, щенок!

Словно выпущенная стрела, Малышев бросился на меня с оглушительным рёвом, направляя острые когти в мою глотку.

Глава 2

В Дреморе одним из самых презренных видов магии была анимагия. Анимагия позволяла изменять части собственного тела, превращая себя в зверя. Машину для убийств. Острые когти, клыки, прочная шкура и вот это вот всё. Почему этот вид магии презирали? Ну сами посудите. Зачем хорошему магу идти врукопашную? Он может одним-единственным заклинанием стереть целый город с лица земли.

Для ближнего боя есть наёмники, не одарённые гвардейцы, гильдия убийц на худой конец. Маги же существа другого порядка. Анимаги же зачастую были теми ещё садистами. Им нравился вкус крови, нравилось купаться в потрохах врагов. В отличие от обычных оборотней, анимаги могут изменять свой облик в любое время, сохраняя при этом разум. Вот и Малышев оказался магом этого сословия.

Рыча, мохнатая туша графа неслась в мою сторону, а я лишь улыбался. А чего мне переживать? Ведь у меня есть конгломерат «Громовержец». По телу прокатился разряд молнии, а в следующее мгновение я пропустил над головой когтистую лапищу и шагнул за спину Малышеву, призывая из хранилища мой любимый молот. Кстати, я придумал ему название. «Выключатель». Звучит лаконично и весьма точно. Один удар — и свет для противника выключен навсегда.

Заревев как раненный зверь, Малышев крутанулся на месте. Время вокруг словно растянулось, а движения графа стали для меня мучительно медленными. Не торопясь, я развернул экранирующий кофр и извлёк Выключатель. Молот приятной тяжестью лёг в руки, а в следующий момент я нанёс сокрушительный удар прямо по рёбрам Малышева.

Словно пушечный снаряд, он устремился к стене с камином. Правда, летел он медленно, я будто наблюдал за полётом сонной мухи. Я улыбнулся, догнал графа и обрушил молот на него сверху. Послышался хруст ломаемых костей. Врезавшись в пол, Малышев проломил своей тушей доски, однако ниже не провалился, под досками был бетон. Вот и славно! Когда противник зафиксирован, куда приятнее его колошматить!

Удары посыпались градом. Быстрые, точные, разрушительные. Я бил его Выключателем, стараясь сломать как можно больше костей. Каждый удар отдавался в теле Малышева с глухим хрустом. Так бы я его и убил, если бы «Громовержец» так сильно не нагружал моё собственное тело.

Отключив доминанту, я увидел, как лапы оборотня безвольно распластались на полу кабинета. Тело Малышева, израненное и разбитое, содрогалось в агонии. Граф тяжело и шумно дышал, его мех пропитался кровью, глаза смотрели на меня с ненавистью и бессильной злобой. Я остановился перед ним, опершись на рукоять молота. Глядя на поверженного врага, я произнёс тихо, но чётко:

— Раз, два, три, четыре, пять, настало время умирать.

Малышев ничего не ответил, только закашлялся, выплёвывая кровь на дорогой ковёр. Я знал, что победа была в моих руках, и оставалось лишь нанести финальный удар. Но тут до моих ушей донеслись крики дочерей графа. Сердце на мгновение неприятно сжалось. Дочери Малышева, совсем юные, молились. Не за себя. Они, визжа, умоляли не убивать их отца. Их голоса были полны ужаса и отчаяния.

Я повернулся и заглянул в их глаза. Лучше бы я этого не делал. Их глаза были похожи на мои собственные. Так я смотрел на работорговца, убившего мою мать в прошлой жизни. А после превратил его в кровавое месиво. Война — жестокая штука, и в первую очередь на ней страдают невинные. Радует, что моё сердце ещё не стало настолько чёрствым, чтобы убить отца на глазах его дочерей.

— Смотри сюда, ублюдок. — медленно произнёс я, схватив Малышева за сломанную лапу и подтащил его сперва к одной дочери, а после к другой. — Если бы не они, ты был бы уже мёртв.

Граф с трудом улыбнулся окровавленным ртом и прохрипел:

— Лучше убей меня… но их не трогай.

Я тяжело вздохнул и, нагнувшись, крепко схватил его за волосы, подняв его на уровень своих глаз. Я приблизился к его уху и тихо, так чтобы слышал только он, произнёс:

— Сейчас я открою тебе страшную тайну. И если ты её хоть кому-нибудь расскажешь, клянусь всеми богами, я разорву твоих дочерей на куски. Но не сразу. Ты будешь день за днём, месяцами напролёт смотреть, как они страдают и молят о смерти. — Граф нервно сглотнул, а я продолжил, ледяным голосом чеканя каждое слово. — Ты думал, я сын Черчесова? Ошибаешься. На самом деле я сын Константина Игоревича Архарова. Знаешь такого?

Глаза графа расширился в неподдельном ужасе, и его тело задрожало, словно перед ним предстала сама Смерть.

— По-хорошему я должен был бы убить тебя и всю твою семью, — сказал я, отпуская его голову, Малышев безвольно упал на пол и заскулил от жуткой боли, прокатившейся по его телу. — Но я поступлю великодушно. Я заберу все твои земли, оставив лишь это поместье. Ты будешь жить в самом сердце моих владений, и не дай боги ты хоть на миг помыслишь ударить мне в спину…