— Не просто так Изгои хранили секреты и технологиями делились столь неохотно, — вздохнул я. — Ой не просто так.

Домой шёл уже с большей расслабленностью. Настроение было наипрекраснейшее, просто великолепное на самом деле. Перспективы у этого места открывались… интересные. Сейчас построю кузницу, потом сушильную стойку и смогу готовиться к зиме. После этого сделать ремонтный уголок, там уже, может, современные, относительно, решения применю. Утеплить дом… и можно думать насчёт вылазок. Дикари ждать не будут. Если есть пленники, то они могут их убить.

И насчёт дикарей. Когда я вернулся к дому, то увидел следы их «присутствия». Правда, уже в мёртвом виде, но всё же. Следили, уроды, ждали, когда я покину свой дом и решили напасть? Если так, то, видимо, у них большие проблемы с численностью, раз они опасаются одного человека. А, может, суеверия какие. Дикие люди всегда к суевериям относятся более серьёзно, чем человек более-менее современный.

— О, колючка помогла, — улыбнулся я, увидев загрызенного парня, довольно молодого, кстати. — Гром добил.

Дальше лежало ещё два тела. Первое, что примечательно, с копьём в груди. Лежал на боку, удар, к слову, не такой сильный, а судя по рукам на древке, он пытался его выдернуть. Умер скорее от кровопотери и боли, нежели от повреждений внутренних. Может, и кровью просто захлебнулся, удар пришёлся в легкое. Но Дина попала метко довольно. Удар пришёлся ровно промеж рёбер, и из-за этого копьё застряло, зацепившись за кости с внутренней стороны. Из-за этого, видимо, бросила оружие.

Последний, третий дикарь лежал возле дома. Сейчас его добивал Гром. Причём в прямом смысле слова. Тот уже не кричал, но глаза были открыты. А в них мольба, просьба закончить мучения. Вот вроде Гром — дикий зверь, да… а от людей плохое перенять уже успел. Вымещал свою злобу на человеке, отыгрывался, не давал умереть, но при этом мучил. Чистая злоба ради злобы.

— Фу, Гром! — крикнул я. — Брось!

Тот послушался не сразу, пришлось даже его слегка толкнуть своей силой. Вот это он понял и отошёл в сторонку и уселся. Но надолго его не хватило. Рухнул в снег — и давай крутиться. Только комья летели в разные стороны. Чистился, убирал с себя кровь. Не любит ходить грязным. Это хорошо… главное, чтобы летом в грязи не кувыркался, чтобы кровь с себя убрать.

Подойдя к человеку, бегло осмотрел его. Помочь ему, увы, ничем я не мог. Мышцы во многих местах разорваны, кровь идёт… но не то чтобы сильно. Удивительно, но ни одна важная артерия или вена не были задеты. Я даже с опаской глянул на своего пса. И теория, что он это делал специально… обрастала новыми красками. И уже была не теорией, а практически фактом.

Обнажив меч, я вогнал его в грудь этому несчастному. Конечно, он сам виноват, но всё равно это был человек. И смерть любого из нас — невосполнимая потеря для всего остального человечества. Может быть, он мог бы стать родителем, например, великого ученого в будущем. Кто знает. Но сейчас… это уже нереально.

Тело пришлось отодвигать. Дина умудрилась закрыться и забаррикадироваться. Я еле сдержался, чтобы не снести дверь, кричал и стучал несколько минут. А потом дверь открылась… и она вышла на улицу. Ну как вышла, буквально прыгнула мне на шею. По ней было видно, что она рыдала, но успела успокоиться. А увидела меня… и снова разрыдалась. Шок, стресс, откат. Видимо, первый раз убила человека.

— Это тяжело, — не стал скрывать я. — Это останется навсегда с тобой. Ты всегда будешь помнить тот удар, навсегда запомнишь это чувство власти над чужой жизнью. Оно будет царапать череп изнутри, давить… но станет легче. Со временем. Это было вынужденно. И ты поступила правильно, вот что самое главное. Если бы не ты его убила, то он бы — тебя.

— Угу… — чуть притихла она, пока я рассказывал всё это и гладил её по волосам.

— Понимаю, от этого вообще не легче, ибо ты убила не какую-то там зверюшку, хотя это тоже тяжело, а целого человека! Такое же существо, как и ты сама, — прижал я её чуть крепче. — Увы, разочарую. Придётся делать это еще. Раз за разом. Ибо мы будем тут жить. Будем решать вопрос уничтожения нашего противника. А наш противник — дикари в пятнадцати километрах на северо-западе. И, увы… убивать ещё придётся. Много. Без смерти не бывает жизни, как и жизни — без смерти. Цени то, что произошло сегодня. И всегда помни. Ибо если не будешь…

— … то перестану быть человеком, — закончила она фразу. — Это отец мне говорил много раз. Всегда предупреждал, что если бить, то первой. Ибо наш мир жесток… и в нём на самом деле красивого мало.

— Мудрый человек, — кивнул я.

— Ты не сказал «был», — она ещё всхлипывала, но радость в её словах не услышать было тяжело.

— Ну, пока ты его помнишь, он жив в твоём сердце, — отодвинул я её на шаг от себя. — Вот тут. И значит, он не был, а есть. Он есть, как часть тебя. Как и все, кого ты помнишь.

— Знаешь, — улыбнулась она. — Ты для своего возраста действительно мудрый… и не скажешь по тебе.

— Особенности воспитания, — пожал плечами я. — Если бы мама столько не вкладывала в меня сил, терпения и времени, то я не знаю, что со мной было бы. Есть ещё кое-что… но об этом потом как-нибудь.

— Секреты от меня? — хитро улыбнулась она, а печаль из-за убийства, казалось, как рукой сняло.

Но я знал, накаты ещё будут. И жёсткие, сильнее, чем первые. Ибо там будет уже полное принятие.

— Скажем так, да, — кивнул я. — Ты тоже многое скрываешь, я уверен в этом. Мы не так много и долго друг друга знаем, чтобы открыться. Прости, но я лучше об этом прямо скажу, чем буду как-то пудрить тебе мозги.

— Эх, не романтик ты вообще, — постучала она мне по груди ладонью, точнее, по пластине металла поверх груди. — Но так даже лучше. Если бы не твой прагматизм, — вновь её настроение стало хуже, а сама она повернулась в сторону мертвеца, — то я бы… у… умерла.

Я лишь вздохнул и снова обнял девушку. Её вновь накрыло. Вновь лились слёзы. Вновь ей было плохо. А я стоял и как дурак улыбался. Ведь сейчас… сейчас я понимал, что я ей нужен. Хоть вынужденно, но нужен. А это отличный