– «Благотворительность», – ответил он, не поднимая головы.

Он был готов услышать в ответ мертвую тишину, но не смог окончательно подавить ухмылку, которая сдвинула вверх уголки его рта. Гоняя зеленые горошинки по выгнутой стороне вилки столовым ножом, он думал о том, что ухмылка – это просто улыбка, с которой ты борешься.

– Тристен, – выдохнул Самаэль.

Это было не слово, а всплеск активности процессоров – настолько мощный, что Прах заметил, как повысился уровень ионизации воздуха между ними. А затем Самаэль оттолкнул от себя тарелку с нетронутой едой и сказал:

– Ты отправил их в ту сторону.

Фазан был сочным, и под давлением вилки Праха из куска мяса вытекла лужица розоватого сока; именно так и должно было быть, ведь все блюда создавались на основе его памяти о тысяче тщательно продуманных ужинов, как реальных, так и вымышленных. Прах отрезал кусок, попробовал и глотнул красного вина. Мясо ничем не отличалось от утятины: в памяти Праха не было никаких данных о вкусе фазана.

– Не волнуйся, в ходе подготовки к этому ужину ни один фазан не пострадал, – сказал Прах под неодобрительные взгляды Самаэля. – И как я мог сбить с пути наших храбрых дев, если их направляли твои агенты? Агенты, против включения которых в игру я возражал?

– Кто еще мог вспомнить про забытый проход?

– Риан вспомнила, – повторил Прах. – И что там с антимечом?

– Я спросил, что его сломало, – пожал плечами Самаэль. – И ты мне про это не скажешь.

– Потому что не знаю. – Прах отложил вилку. Повинуясь движению его руки, тарелки исчезли, и стонавший под весом блюд стол остался голым и пустым – исчезла даже скатерть. – Ладно, пусть будет по-твоему. Я не могу сказать тебе, обо что сломался антимеч. Но я знаю, откуда он взялся в эпоху полета.

– Об этом все знают. Они – то, чем стали автоврачи, но в отличие от них мечи могут только калечить, наносить такие раны, которые невозможно залечить даже с помощью симбионтов или хирургии. Ты заразил весь корабль своим средневековым безумием.

Прах улыбнулся.

– Не своим, а семьи Коннов. Слово Капитана – закон.

Самаэль задумчиво посмотрел на него, и Прах понял, что сболтнул лишнего. Пора менять тему.

– Ну что, мне выложить карты на стол? – спросил Прах.

– Значит, все это не просто вымысел и история, Иаков? – сказал Самаэль, продолжая вглядываться в него.

Прах изящно взмахнул рукой, и его кружевная манжета упала на перчатку. Между его пальцами появился блестящий продолговатый объект – стальной ящичек с черным драконом из эмали на крышке. Большим пальцем Прах открыл ящичек и вытряхнул на ладонь карты.

Они были длиннее, чем стандартные, но ненамного шире; их рубашки – простые, черные, с серебристым краями. Когда Прах начал тасовать колоду, карты защелкали, словно кафельные плитки.

– Выбери карту, – сказал Прах.

– Ангел, молчание – тоже ответ, не хуже прочих.

– Нет, – сказал Прах. – В моей памяти не только вымысел и история.

– Это и люди тоже.

– Выбери карту, – повторил Прах.

Поскольку они сидели бок о бок – в той мере, в которой они сейчас находились в своих физических телах, – Прах повернул карты картинками от себя. На глянцевых черных рубашках – если бы их коснулась рука человека – виднелись бы следы жирных пальцев.

Самаэль раздраженно постучал по крайней карте.

– Вытяни ее, – приказал Прах, и его брат неохотно подчинился.

– Рим пылает, – сказал Самаэль, – а ты забавляешься карточными фокусами.

– А Рим пылает? – запредельно фальшиво и запредельно невинно спросил Прах.

Зарычав, Самаэль положил карту картинкой вверх.

– Ангел, молчание – тоже ответ, не хуже прочих. А, перевернутые Солнца. Первая карта символизирует среду, с которой связан вопрос, а также самую насущную проблему. – Прах раздвинул карты в руке пошире. – Выбери еще одну.

На этот раз Самаэль не стал спорить и вытащил следующую карту; Прах поймал его за запястье и направил к тому месту, где ее нужно положить. На карте был изображен человек, подвешенный вниз головой в криокамере; его руки и лодыжки были скрещены.

– Повешенный, – сказал Прах. – Жизнь в подвешенном состоянии. То, что не движется вперед. Но это также время возрождения, время с трудом добытого знания. Это карта, которая движется поперек, то, что вступает в противостояние. Выбери карту.

Самаэль выбрал карту и позволил Праху показать для нее место. Его запястье показалось Праху холодным и твердым; у аватара Самаэля, казалось, было не больше глубины, чем у слуг с полыми спинами.

– Капитан звезд, – сказал Прах. – В колоде шесть мастей, и в каждой шесть карт-фигур и десять с числами. Он – суть дела, краеугольный камень конфликта. Он – человек или был им; огненная и целеустремленная личность, склонная к стремительным действиям. Принятые им решения неизбежно привели к ситуации, в которой мы находимся сейчас.

– И что это за ситуация?

– Перевернутые Солнца, которые пересекает Повешенный, – ответил Прах, прикасаясь к этим картам. – Видишь ли, расклады Таро похожи на истории – у них есть персонажи, конфликт, действие, кульминация, тема и развязка.

– А что это за масти?

– Ну разумеется, ты же не помнишь, – сказал Прах. – Память – это паутина. Она висит в углу и просто собирает пыль – до тех пор, пока тебе не нужно поймать муху. Шесть мастей – это кубки, звезды, камни, мечи, провода и бездны.

– Бездны? Множественное число?

– Да, я знаю, – раздраженно вздохнул Прах. – Но не я же их так назвал. Выбери карту.

Они прошли вокруг центральной карты против часовой стрелки, начиная с той, третьей карты, которая лежала внизу: левая, верхняя, правая. Ангел проводов, девятка камней, Принц звезд. Свободной рукой Прах коснулся самой левой карты.

– Метатрон умер, – сказал Самаэль.

Но Прах заметил, что Самаэль подался вперед, и его покрытое шрамами плечо прижалось к левому предплечью Праха. Самаэль провел пальцем по краю карты, на которой оказалось разноцветное, стилизованное под витраж изображение андрогинной фигуры, крылья и руки которой были связаны тонкими разноцветными нитями. Эти нити не были колючей проволокой, но Прах постоянно думал, что это именно она.

Даже он порой считал свою программу излишне готической.

– И поэтому Ангел проводов живет в прошлом, – ответил Прах. – Если Ангел проводов – это Метатрон.

– А кто же еще?

– Ты. Камаэль. А может, Уриил.

– Но не Азрафил?

– Либо мечи, – отрывисто сказал Прах, – либо ничего. – Он коснулся верхней карты. На ней была женщина, умиротворенно стоявшая перед шлюзом, который зарос плющом и подсолнухами. Над ее плечом висела ветка с тяжелыми гранатами, а на ее кулаке сидела белая хищная птица