Меня удивило только одно новшество: Старый Гертан был в белых одеждах ордена Зимородка – целителей, которые не признавали рангов и чинов и никогда не просили денег. Значит, он отбросил атрибуты богатства и власти и посвятил себя исцелению мира? Похвальная задача, но не для меня. По своей природе я скорее эгоист, чем альтруист. Хотя все знакомые мне Зимородки казались довольными жизнью – возможно, что-то в этом все-таки есть.

Когда я наконец дотащил свою жалкую тушку до площадки перед надвратной башней, он кивнул:

– Добрый день, мастер Домосед. Вижу, ты все еще жив.

– Добрый день, маг… э-э-э… Гертан, – ответил я, отчаянно пытаясь вспомнить его семейное имя. Я вообще его знал?

Он усмехнулся:

– Всегда называл меня Старый Гертан, да? Я не обижаюсь. – Его взгляд стал жестким. – Тем не менее, прежде чем я предложу свою помощь, ты должен ответить на два вопроса. Десять лет назад ты кого-нибудь убил, перед тем как покинуть город? Ты причинил какой-либо вред другому магу?

Я нахмурился:

– Совершенно не представляю, о чем ты говоришь. – Он молчал. Я кашлянул и добавил: – Насколько мне известно, нет.

И это была правда, в своем роде.

Старый Гертан долго изучал мое лицо, а потом все же смягчился.

– Я тебе верю. И, что важнее, я верю Чарре, а она не доверяется кому попало. – Он одернул белую мантию. – Своим новым, высшим призванием я обязан ей. Пять лет назад чума опустошила нижний город. Чарра пришла к нам и на коленях молила малый совет о помощи. – Он покачал головой. – Чарра – гордая женщина, она не упрашивает, по крайней мере, ради себя.

– Очень на нее похоже, – заметил я.

– Я был поражен ее искренностью и согласился. То, что я увидел на улицах Доков в тот день… нищета, скученность, болезнь… Я понятия не имел, насколько все чудовищно. Я отдал свой Дар к исцелению в ее распоряжение и так открыл призвание всей своей жизни. Я в огромном долгу перед ней.

Старый Гертан – порядочный человек, один из немногих, кто относился ко мне по справедливости даже после того, как Арканум узнал истинную природу моего пробудившегося Дара.

– Так как ты планируешь провести меня внутрь? – спросил я.

– Войдем прямо в главные ворота, прохвост ты этакий. По счастливой случайности никто из сегодняшних стражей тебя не знает, но для пущей уверенности не снимай капюшон. – Стуча посохом, он зашагал прочь – гораздо быстрее, чем можно было ожидать от старого тела. – Пошли, нечего мешкать.

Мы прошли мимо десятка стражей в кольчугах и доспехах и миновали массивные ворота из зачарованного дуба и стали. Воздух вибрировал от едва сдерживаемой магии, над головой мерцали смертоносные охранные глифы. С другой стороны нас ждали полдюжины готовых к бою магов и два нюхача, все только что из Коллегиума. Некоторые маги выглядели молодо, но их выдавали старые глаза и ореол силы. Старый Гертан кивнул одному из нюхачей, своему приятелю, и поручился за меня. Они нахмурились, но подчинились желанию старшего и уважаемого члена Арканума.

Мы стали пробираться между толпившимися на большой храмовой площади верующими, мимо мраморных колонн и арок с вырезанными на них сценами, прославляющими богов. Сами боги вырастили эти храмы, их черные кости поднялись из живой скалы под нами, прежде чем их покрыли изысканным мрамором, бронзой и золотом. По сравнению с ними храмы нижнего города казались грязными рыбацкими лачугами. Каждый год храмы меняли форму, и боги изо всех сил старались превзойти друг друга, за исключением Похитителя жизни, чье классическое здание с колоннами в эшаррском стиле выглядело так, будто бог хотя бы немного пытался его обуздать.

Новый Скрытый бог, похоже, с головой окунулся в эту игру, и его храм со множеством колонн, безусловно, самый пышный, злорадно возвышался над остальными. Все боги мелочно интриговали друг против друга, борясь за влияние и престиж среди смертных. Вероятно, им наскучило бессмертие, и они использовали нас в качестве игрушек и пешек в бесконечных сражениях за первенство. Натэр обычно сторонился подобной чепухи, за что я его уважал.

За храмами возвышалось скопление зловещих ступенчатых пирамид. Таинственные гробницы считались святилищами божеств, забытых задолго до основания Сетариса, и были выращены из того же черного, блестящего, похожего на органический камня, что и башни богов. Их огромные, запечатанные дверные проемы защищались древними письменами, которые до сих пор не смог расшифровать ни один маг, не говоря уже о том, чтобы проникнуть внутрь. Многие пытались, и многие погибли.

По городу разнеслось гулкое БАААААААААМММММ. Черная железная башня в центре площади казалась грубой и неуместной рядом с величественными храмами, но в ней содержалось нечто бесценное – Часы всех времен. Большой колокол прозвонил снова, провозглашая полдень. Позеленевший медный шпиль вибрировал, сбрасывая с себя помет корвунов. Приводимые в движение давно забытым искусством, шестеренки загадочной машины бесконечно крутились, отмечая каждые три часа от рассвета до заката. Их создала первый архитектор Сетариса, беглый маг из Эшарра Сьюзед. Другим ее творением, на мой взгляд, более значительным, была система канализации, поддерживающая воздух в Старом городе свежим и благоухающим. Несомненно, такая практичная натура не стала бы иметь дело с вероломными политиканами, заполонившими Арканум в наши дни.

Когда стихло эхо последнего удара, из центра площади вознеслись голоса, поющие хвалу богам. Багряные листья кружились вокруг певцов, гимн становился все громче, свечение в окнах храма усиливалось. За место в хоре и возможность порадовать богов шла постоянная ожесточенная борьба.

Двери храма Дерриша отворились, и жрецы начали собирать десятину. Богатые купцы отдавали мешки с монетами, чтобы заручиться благословением бога, а в более практическом плане – заполучить политическое влияние и финансовые советы храма. Дерриша многие считали воплощением Сетариса, жадным до денег негодяем, ставившим себя выше всех остальных. Учитывая, что он бог, в общем-то, так оно и было.

К одетым в алое жрецам Похитителя жизни выстроилась очередь желающих капнуть свою кровь в золотые чаши, а затем выпить крошечную чарку священного красного вина. Что находил для себя в этих подношениях Натэр, никто из смертных не знал. Он всегда был наименее