– Гарпячий навоз! – ругаюсь себе под нос, поняв, что спокойно дойти до нашего стола бастарду не дадут.

И точно: одна подножка – и он летит на пол. Поднос переворачивается, утренняя овсянка заливает новую форму.

– Сволочь! – Ильин вскакивает.

Но я быстрее.

Терпеть нет ни желания, ни необходимости. Влетаю в толпу с ноги. Шакалы кеглями сыплются в стороны. Мы с Горчаковым оказываемся в кругу – один на один. Что, не ожидал?

– Нарываешься, Каменский? – Он принимает кулачную стойку.

Оцениваю силы. Я выше и опытнее, он – шире в плечах и явно сильнее.

Горчаков начинает первым.

Удар в лицо.

Легко уклоняюсь. Ответный в челюсть. Горчаков отшатывается, сплёвывает кровь, но не отступает. Жаль. Придётся рассчитать бой так, чтобы поставить зарвавшегося графёнка на место, но при этом ничего ему не сломать.

– Брысь! – ору на какого-то шакалёнка, неосторожно вступившего в круг.

Горчаков проводит комбинацию из трёх ударов. Последний – из-под моей руки с прицелом в голову.

Он крепче, но мои руки длиннее. Это плюс. Отскакиваю, не позволяя ему сократить дистанцию. Спиной налетаю на кого-то, и… меня толкают вперёд.

Сука! Напарываюсь прямо на несущийся под дых кулак.

– Аргх! – Зубы клацают, дыхание перехватывает, и Макс тут же пользуется моей ошибкой: пытается взять меня в захват и бросить на пол, чтобы перевести драку в партер.

Шакалы только того и ждут.

Сиськи Теи тебе по всей морде!

Выкручиваюсь. Атака правой и следом – боковой удар левой голенью в корпус. Теперь уже Горчаков вылетает за пределы круга.

– Отставить! – бьёт по ушам резкий окрик.

О, а вот и начальство пожаловало. Даже не Беляев. Зверевич лично. Спокоен, хотя и явно злобен.

Подхожу к Токсину и помогаю ему подняться.

– Каменский, Бородин! За мной! – продолжает майор. – Горчаков… в медпункт.

В толпе парней – ироничные смешки. Взгляд Макса наливается злобой. Ржу про себя. Красиво сделано! Зверевич одной фразой вбил клин между Максимилианом и оставшейся стаей. Любимчиков не уважает никто.

Идя за Зверевичем к выходу из столовой, мысленно аплодирую офицеру: так опустить ещё уметь надо!

Приходим к штабному зданию. Серое, отдельно стоящее каменное строение. На входе – вытянувшийся в струнку парень в курсантской форме. Внутри – казённый стол и такой же сержант на стуле.

– Ваше благородие! – вскакивает было он, но тут же расслабляется после взмаха офицерской руки.

Зверевич звенит ключами, открывая дверь в подвал. Ступенек всего семь – помещение скорее цокольное.

– На первый раз довольно с вас и суток. Посидите… поголодаете… подумаете. За второе нарушение – три дня.

– А за третье? – интересуется Токсин.

– А за третье вернётесь к мамкам под юбки! – щерится майор.

– А Горчаков? – не унимается Токсин. – Пойдёт в медпункт?

– А Горчаков пойдёт в медпункт, – спокойно соглашается Зверевич, закрывая за нами металлическую дверь.

Когда его тяжёлые шаги стихают, мы с Токсином оглядываемся. Да тут рай, ёпт!

Действительно цоколь. В стене, почти на уровне потолка, забранное решёткой окошко без стекла. Влезть в него сможет разве что кошка. Унитаз за деревянной ширмой, раковина и две широкие скамейки вместо кроватей. Никаких матрасов – лишь тонкое одеяло.

Всё лучше, чем сегодняшняя ночёвка на полу.

– Ты зачем опять влез? – спрашивает Токсин. Подходит к одной из скамеек и, зачем-то пнув ножку, садится. – Я бы и сам справился.

– Справился… не справился… Кого это волнует? Учи матчасть, – хмыкаю я. – Благодаря нам начальство только что ниже плинтуса опустило этого графёнка. Так что мы теперь на хорошем счету у парней. Делай выводы и используй обстоятельства.

С наслаждением вытягиваюсь на скамье. Закидываю руки за голову и отъезжаю в сон.

* * *

Военный лагерь Императорского училища

Тот же день. В свободное время до построения в 16.00

– И прикинь, я этих тварей смахиваю, а толку вообще нет, и на ощупь ничего! Иллюзии, но, сука, они же чувствуются! Поплачет у меня этот фокусник…

– Фокусник… – хмыкает Макс Горчаков. Он крутит в руках отломанную от куста ветку, аккуратно обжигает на ней кору эфиром. – Маг иллюзий – это так-то очень круто, Серж. И редкость.

– Не думаю, что Каменский так уж крут, – сквозь зубы говорит Палей. – Так что слово «фокусник» я подобрал не от фонаря. Он же сирота. Отец погиб неожиданно. Его просто некому учить. И родовых техник ему явно в руки не давали. Сам подумай: жалкие пауки! А был бы он обучен…

– Чего я не понимаю, – прерывает его Макс, – так это какого чёрта он зависает в лагере. Князь же. Ему прямая дорога в курсанты Императорского, и никаких испытаний не требуется. Древний род.

– Я тоже наследник княжеского рода! – зло говорит Сергей и струйкой воды тушит огонёк, вспыхнувший на ветке в руках Горчакова. – А этот сиротинушка под опекой. Не помню вот, кто у него опекун… Видно, Каменский тоже что-то натворил. Как мы…

– Как ты! – ощеряется Макс. – Я ничего не творил. Я на том балу в ваших идиотских игрищах не участвовал. Это надо было додуматься – крысы в бальном зале!

– Но согласись, что было весело!

– Кому? Вам с Даниловым и Юсуповым?

– Представь себе, да. Или полагаешь, что моё удовольствие того не стоит?

Макс отшвыривает мокрую ветку и поворачивается к другу.

– Детский сад, Серж! Не хочу повторять за твоим отцом, но он совершенно прав: не пора ли тебе повзрослеть?

– Пфе… «Я предавал мечтам свой юный ум, и праздно мыслить мне была отрада…» – цитирует Палей. – Я, конечно, не Пушкин, но как верно сказано, а? Не будь таким скучным, друг мой!

Он хлопает Горчакова по плечу, а тот вдруг поворачивается и хватает в горсть воротник опешившего Палея.

– Я тебе, конечно, друг, – шипит ему в лицо. – Но твоё счастье, что Анастасия не боится крыс!

– Макс…

– Будь иначе – горел бы ты ярким пламенем прямо там, у её ног!

– Слушай, я отлично знаю, что она к крысам безразлична! – Княжич аккуратно отцепляет от себя пальцы Горчакова. – И смею тебе напомнить, что как раз великая княжна Анастасия – смеялась! Да ещё как.

– Только это нашу с тобой дружбу и спасло, – мрачно говорит Макс. – Только поэтому я не набил тебе морду прямо там. Серж, ну в самом деле!

– Погоди-ка… – переключается Палей. – То есть ты чист перед отцом и Отечеством? В смысле, я был уверен, что раз тебя тоже сунули в этот долбаный лагерь, ты ещё как накосячил.

– Терпеть не могу это слово, ты