не выдерживает Бородин.
И Палей, будто по команде, кидается на него.
Не моё это дело. Но мне тут полтора месяца жить. С мажорами.
Закатываю глаза, встаю и растаскиваю сцепившихся пацанов. Любопытно, что никто не кидается мне на помощь. Хотя и не успели бы.
Бородина аккуратно сажаю на ближайшую койку. Палею спокойно сообщаю:
– Хорош, да? Здесь будет порядок.
Усмехаюсь сам над собой – сколько раз мне приходилось говорить эту банальную фразу?
– Да ты, мля, кто такой ваще?! – орёт Палей, но на меня, как ни странно, не лезет. Наоборот – отходит к «своим».
И поливает меня нескончаемым потоком однообразных ругательств и угроз. Правда, папе пожаловаться не обещает. Уже неплохо.
Некоторое время слушаю. Потом прерываю его:
– Я – князь Каменский. Ты – княжич Палей. Окна вместе будем мыть, если горничную не пришлют.
– Да щас я тебя!..
Он всё же шагает ко мне, но тут в дверь заглядывает немолодая усатая морда в фуражке.
– Чего тут у вас? – недовольно спрашивает.
– Осваиваемся! – бодро отвечает ему Ильин.
– С-сука… – шипит едва слышно Палей и идёт к самой дальней койке. Устраиваться на месте, которое кажется ему наиболее престижным. Ну-ну.
– А горничную, я так понял, нам не пришлют, – заканчиваю я, когда дверь за усатым закрывается. И повторяю: – Здесь будет порядок во всём. Руки при себе держи, Палей. Всегда пригодиться могут. И мне плевать, чего вы там не поделили.
– Ты, что ли, порядки тут решил устанавливать? – интересуется Макс.
– Нет. Оно мне надо? Просто люблю тишину.
– А-а-а… Однако не тебе решать, чем в лагере будет заниматься мой… родственник. – Это слово он выговаривает сквозь зубы. – Скажу мыть окна – будет мыть окна. Скажу – сортир, будет мыть сортир.
– А ты будешь часто в сортир ходить, – вдруг говорит Бородин.
Интересная реакция. Но ещё интереснее, что Макс Горчаков после этих его слов бледнеет.
Кошусь на Бородина, который спокойно сидит на кровати и трогает разбитую губу. Снова оглядываю Горчакова. Его модная длинная чёлка закрывает чуть не пол-лица, но если присмотреться… Они с Бородиным похожи как родные братья. И уши вон одинаковые.
Похоже, Бородин – бастард старшего Горчакова. Аристократы во всех мирах одинаковы. Никогда не могут удержать то, что в штанах. И бегают потом по миру десятки внебрачных отпрысков…
* * *
Час спустя в казарме шумно и душно, несмотря на распахнутые настежь окна. Двадцать девять человек – пустой осталась только одна койка.
Лежу на кровати, вслушиваюсь в аристократический трёп. Рядом пыхтит Егор Ильин, переодеваясь в выданную форму. Торопится так, словно переодеться быстрее всех для него жизненно важно.
Форма, кстати, сшита как по личным меркам и удобна. Штаны, рубашка, бейсболка – всё защитного цвета с разводами. Хмыкаю. Помнится, увидев камуфляж в первый раз, подумал, что он похож на блевотину бегемота.
Берцы на удивление лёгкие. Носки из какой-то интересной ткани. Насколько понял, будут впитывать пот.
– За каким вот это всё надо… – бухтит в углу мажоров Горчаков.
– Военный лагерь – последний экзамен в училище, – охотно делится Николай Юсупов. – По результатам лагеря и определяют же, поступил ты или нет. Уровень одарённости будут проверять. Ну и, понятно, гонять с физподготовкой… Это наверняка основное. А напоследок испытания. Кто победит – тот и поступил.
Он тоже переодевается и не упускает момента поиграть мышцами. Мол, он-то точно сдаст всё и даже больше. И в училище поступит.
Его кучерявый сосед возражает:
– Это вообще ни разу не основное, физподготовка твоя. Одарённость – да. Но ещё выясняют личные качества. Типа кто в офицеры годится, кто нет. Хотят проверить, на что мы годимся в поганых условиях. То есть в полевых, – исправляется он. – На брезгливость, на выносливость, вот это всё, понимаешь? И я даже знаю, куда годишься ты, Колян.
– Куда? – не уловил иронии Юсупов.
– Дерьмо из клозета вычёрпывать! – ржёт кучерявый.
Это Евгений Данилов, магия воздуха. Тоже граф. Кстати, основная масса одарённых здесь – стихийники. Дар иллюзий Никиты Каменского – большая редкость.
– Чё сказал?! – Юсупов грудью прёт на Данилова. На его ладони загорается огонёк.
– Юсупов, магию прочь! Данилов! Ещё одна провокация – и будете вместе сидеть в карцере! – влетает в казарму уже знакомый сержант Беляев. – Почему не все переодеты?
На некоторое время в казарме повисает тишина. Народ ускоренно одевается, прекратив саркастически комментировать фасон и материал формы. Ну, почти прекратив.
– А я-то думал, портянки дадут! – продолжает кривляться Палей. Машет ногой, оглядывая носок. – Непорядок! Армия тут или куда?
Парень треплется как шут, но взгляд у него при этом внимательный и острый.
В половине первого в казарму снова заходит сержант.
– Минута на построение в шеренгу.
– А кто не успеет? – опять влезает Палей.
– Осталось пятьдесят секунд, – спокойно отвечает сержант и добавляет: – А кто не успеет – получит наряд на уборку клозета.
После чего все вопросы сразу отпадают.
Я иду сразу за Бородиным и мысленно ржу. Вот точно так же, как мы сейчас, ходили в строю гоблины Халкара Кривоклыка. Толкались, наступали друг другу на пятки и непотребно ржали. Правда, в бою вели себя ровно наоборот. Я, пожалуй, и не знаю воинов лучше гоблинов… Но дисциплины от них ждать точно не приходилось.
* * *
Нас выстраивают на плацу. Поднимают флаг, и я смотрю на него с удовольствием. Мощный, величественный двуглавый орёл на красном фоне – красиво и убедительно. Российская империя расположена сразу в двух частях света. Сильное, огромное государство.
Звучит гимн. Стоим навытяжку – даже Палей не юродствует. Потом перед нами встаёт майор Зверевич и кратко рассказывает о целях и задачах училища, которое вот-вот станет нам, будущим офицерам, родным. Правда, не всем. И зависит это от того, как каждый проявит себя в военном лагере.
Последовавший за речью инструктаж я слушаю вполуха, задумавшись над крайне любопытным вопросом.
Военный лагерь – последний экзамен в училище. До него были вступительные теоретические и конкурс на физподготовку.
Но Никита Каменский совершенно точно документы в училище не подавал, никаких экзаменов не сдавал, физические умения не демонстрировал…
Понятно, что взят по протекции графа Хатурова. Но чтобы вот так, без экзаменов?..
С плаца нас ведут в столовую, где начинается новый виток представления на тему «Любимая сыночка изволит капризничать».
– Это, мля, чё?! – вопит срывающимся баском Юсупов. – Я такое жрать не подписывался!
– Так ты служить подписался, Колян, – парирует Данилов за соседним столом. – Начинай…
Невесёлый смех – и смеются не все.
Опускаю глаза в тарелку. Перловая каша с мясом. Причём мяса – много. Пожимаю плечами и