— Да, но это не значит, что девочка должна с ним остаться. Чему он ее научить-то сможет?

— Чему надо, тому и научит, — сказала Лика. — А если нет, то я научу.

— Как в постель к мужикам лезть?

Лика вдруг задохнулась, и я понял, что еще секунда, и она вцепится Яне в волосы. Этот балаган нужно было прекращать.

— Тихо! — я встал между ними и развел руки в стороны, посмотрел на Яну, которая явно собиралась что-то сказать, и повторил. — Тихо, блядь, Ян. Серьезно.

Она проглотила так и не вырвавшиеся наружу слова и надулась.

— Пока мы еще не доехали, — четко проговорил я, глядя ей в глаза. — И пока мы на войне. А на войне нужно слушаться командира. Доедем, выберемся — разберемся с кем кому быть.

Обед продолжали уже молча, настроение у всех оказалось испорчено. А вот эта тяжесть у меня в груди, которая становилась все тяжелее по мере того, как мы приближались к мосту, резко прибавила в весе. Не нравилось мне все это, совсем.

Но доведу. Делать нечего. Последний рывок, и если все будет хорошо — мы на свободе. Да.

Глава 23

Дальше дорога снова оказалась забита машинами, гуще, их было даже больше, чем у Ялты, где пришлось бульдозер задействовать. Но имелся и один моментик: перекореженные остовы машин оказались сброшены с дороги в дороги. Кое-где вообще месиво было из металла и пластика. Короче, проехались тут на чем-то с отвалом и спихнули с дороги. И это был хороший знак. Кому нужно было чистить дорогу, если она не проезжая?

Вот и транспортная развязка. Если свернуть сейчас, то можно выехать на дорогу, которая ведет в Керчь. Жилые постройки все больше в той стороне находятся, и их даже рассмотреть можно отсюда: старые дома, едва ли не середины прошлого века, а дальше, к северу — новые дома, словно братья-близнецы. Построены по одному проекту, высокие, в двадцать один этаж, уже в тридцатых годах. И ничего удивительного в этом нет: таких проектов на всю Россию штук пять, вот и застраивают одинаковыми домами страну единственный государственный застройщик-монополист. Зато жилье относительно доступным стало, а если купить не можешь, то можно соцнаем подписать.

Если же дальше поехать прямо, то шоссе выведет тебя прямо к мосту. Туда нам и надо. И в этой стороне все больше промзона. Там и речной порт был, и какие-то склады, и ангары. Но был момент, который мне не нравился, и об этом мне заранее рассказал Степаныч. Тут рядом зона. То есть исправительная колония. И вот что там случилось — это большой вопрос. Тут уж так получилось, что обычные люди и бывшие солдаты записались в мародеры, а про матерых зеков и говорить нечего.

Короче, соседство это не самое лучшее. Но могло разное случиться: и эвакуировать всех могли, да и если подумать, огороженная территория, предназначенная для проживания большого количества народа — отличное место. Пофильтровать уголовников, кого к стенке, кого на дорожку, почистить после них и можно жить.

С каждой секундой наша мини-колонна все приближалась к мосту. До него оставалось минут пять ехать, не больше. И меня все сильнее начинало крыть.

Я поймал себя на том, что тискаю рукоятки автомата, сжимаю их руками в тактических перчатках. Будто надеюсь, что они мне уверенности придадут. С трудом разжал их, потер, потом положил на колени. Но еще через минуту заметил, что отбиваю пальцами правой руки незамысловатый ритм.

Остальных тоже едва ли не трясло. Олега мы пересадили обратно в «буханку», так что ехали втроем. И Овод с нами. Интересно, если там будет выезд, он поедет обратно, чтобы доложиться Сафину о нашем успехе? Или решил, что достаточно просто рассказать о том, что под Севастополем находится база Росгвардии? Черт его знает, что ему в голову взбредет, но ни требовать от него я ничего не могу, ни тем более уж винить потом в чем-то. Это его жизнь, его дело, и возвращаться в ад никому не захочется.

Мы ехали молча, наступила вообще какая-то странная тишина, только гудел мотор «Тигра», стучал под колесами асфальт и шуршало битое стекло, которого на дороге было предостаточно. Тишина была густой, я бы даже сравнил ее консистенцию с кефиром. Жирным таким.

Было видно, что Пашке хочется поговорить, он периодически поворачивался ко мне, будто что-то заявить хотел, но рта не раскрывал и снова принимался смотреть на дорогу. И так прошло еще с минуту.

Я вдруг понял, что мне тяжело дышать. Именно так: тяжело. И это, сука, очень нехорошо…

— Ладно, — вдруг проговорил наш водитель. — Почти приехали вроде как, а?

Я открыл рот, чтобы ответить, и в этот момент с улицы послышалась длинная очередь. Судя по звуками стреляли из пулемета, не крупнокалиберного, а обычного, под винтовочный патрон. И по кузову нашего броневика застучали пули.

— Твою ж мать! — завизжал Пашка и утопил педаль газа.

Машина рванулась вперед и свинцовый дождь мгновенно прекратился. Я обернулся, и увидел, как кабина «буханки» покрывается следами от пулевых попаданий. А секунду спустя она повернула в сторону, врезалась в ряд сброшенных с полосы тяжелой техникой машин. Встала на два колеса, а потом перевернулась. И стрелять снова стали по нам, опять дробный звук и грохот пулеметной очереди.

— Тормози, блядь! — крикнул я.

Но Пашка только давил на педаль газа. Он явно испугался, он явно не хотел останавливаться, когда мы были уже на расстоянии вытянутой руки от цели, он струсил и был готов бросить остальных. Смотреть на то, как мы уезжаем от «буханки» я не мог, поэтому ткнул пламегасителем автомата в затылок Пашки и зарычал:

— Тормози, иначе я тебя завалю прямо сейчас!

Угроза сработала, он резко вдавил педаль газа. Машина пошла юзом, завизжали шины, я вдруг влетел башкой в потолок. Меня бросило на передние сиденья, перед глазами помутилось, перед глазами побежали вспышки. В голове разлилась тупая боль.

— Назад, блядь! — приказал Овод, уже схватившийся за оружие. — Задним ходом! Ни хрена они нам не сделают, у нас броня!

Пашка отчаянно выматерился, причем в голосе у него я услышал визгливые нотки, но воткнул заднюю передачу, и машина покатилась в обратную сторону. Овод распахнул люк, выбрался в пулеметное гнездо, схватился наверняка за установленный там РПК, но послышался резкий, как щелчок хлыста, винтовочный выстрел, и он обмяк.