Медленно начинает доходить. Сон? Какой к чертям сон!

Лихорадочно вспоминаю весь вчерашний день: диск “Эпидемии”, соседский дом и обломанная ветка или что это было, пельмешки и разговор с дедулей, приглашение Сергея, белоснежные колонны у входа на Малахов курган и головокружительный закат… а потом… Потом все размыто. Что произошло я помню, но как факт, без деталей, будто и не со мной все происходило. А как попала домой – вообще выпало из памяти. Может, вчерашнее происшествие в соседском доме и удар по голове сказались?

Сажусь на кровати, все еще кутаюсь в одеяло. Мне не по себе, даже слегка потряхивает, будто в ознобе. Во-первых, уже второй раз в Севастополе мне отшибает память. Это так и будет через день? А во-вторых, я вчера лишилась девственности?! Мало того что в парке и с первым встречным, так вдобавок почти ничего не помню! Что же я натворила? Я ведь ничего не пила, ничегошеньки! Даже чертов кофе! Как же так вышло? Что вообще на меня нашло, почему я вдруг набросилась на незнакомого парня, сама?! Паника стучит внутри, будто молот по наковальне, даже в уши отдает.

На этот раз голова не болит, и чувства похмелья нет. И если прошлый раз воспоминания просто обрубались, будто меня оглушило, то теперь вспоминаются смутные образы, темная аллея, как я развязно целую Сергея, а потом обвиваю ногами, его карие глаза с золотистыми искорками, а между всем этим – неприятное ощущение от чужого жадного взгляда. А самое ужасное – когда пытаюсь вспомнить детали того, что произошло на Малашке, по телу пробегает дрожь удовольствия, даже стонать хочется. Это… как-то совсем неправильно, противно и гадко! А мне и без того страшно!

Вдруг замечаю, как то и дело чешу правое запястье – там два крошечных укуса, будто комариных. Комары в октябре? Серьезно?

Проверяю телефон – только несколько непрочитанных сообщений от мамы. Хочу написать Сергею, чтобы узнать, что случилось, но не могу – он меня заблокировал! Нервно набираю его номер и слышу в трубке, что абонент временно недоступен. Вот козел! Козел и урод! Хочется завопить от ярости. Швыряю телефон в подушку. Дрожь бьет сильнее. Удивительно, но слез нет, глаза до рези сухие. Отчего-то злости во мне сильно больше стыда или страха.

Как есть в одеяле вылетаю в коридор.

– Деда! Дедуль!

Он как всегда на кухне. Когда я врываюсь, он заканчивает украшать торт, раскладывает красиво разломанный инжир, клубнику, дольки персика и тонкие спиральки пастилы. Так и замирает с фруктами в руках, вопросительно глядя на меня. Случайно замечаю часы – почти час дня!

– Ты в порядке, лягушонок?

– Когда я вчера пришла? – обрываю я его.

– Около полуночи, я уже в постели был, не вставал.

Тихо рычу и плюхаюсь на стул. Как же все бесит! И обеспокоенный взгляд дедули, и сладкий запах бисквита и сливочного крема, и плотно облепленное тучами небо за окном, даже то, как я сама пахну – чем-то чужим, приторным, отвратительным!

– Ты в порядке? – дедуля осторожно приближается, касается тыльной стороной ладони моего лба.

Отчего-то мне это неприятно, уворачиваюсь.

– Что-то случилось вчера?

Он беспокоится, я вижу. Мне же хочется завизжать в ответ. С трудом сдерживаюсь, просто мотаю головой.

– Я хотел тебя попросить. К четырем нужно торт в ресторан отвезти, это в центре, я закажу тебе такси. Думал сам, но устал что-то. Потом сможешь погулять.

Он и правда бледный и какой-то осунувшийся, под кожей отчетливее проступают темные зигзаги сосудов, только теперь все это замечаю. Но вместо беспокойства или сочувствия, огрызаюсь:

– Потому что не нужно работать, когда умираешь…

Дедуля не ожидал. Да и я тоже. Молча глядим друг на друга. В его глазах тревога, он хочет что-то спросить, но тут улица взрывается музыкой. Мне кажется, даже стекла дрожат!

Вот и настал час испытания.

О, как я устал от ожидания15…

Наверное, я меняюсь в лице. Потому что дедуля отступает на шаг, качает головой:

– Яночка…

Но я уже лечу к входной двери.

– Яна, хотя бы оденься! – несется вослед.

Долог был путь к цели заветной

Тёмная суть магии светлой…

И правда, я в одном нижнем белье и носках. Бросаю одеяло посреди коридора, залетаю в спальню, хватаю первое, что попалось под руку – домашние штаны и футболку. Надеваю на ходу и босая вылетаю во двор. Ветер ледяной, пронизывающий, кожа покрывается мурашками. Но мне не до этого. Колочу в соседскую калитку руками и ногами – бестолку. Кто услышит, когда на всю улицу орет “Эпидемия”?

Враги в нашем доме, земля в муках стонет,

Убийца на троне – он зло во плоти.

Война на пороге, увы, мы не боги,

Назад нет дороги – туман впереди!

Взвизгиваю от злости. И вспоминаю про боковую калитку. Да, она заблокирована забором. Но напоминает, что кроме главного входа можно найти обходной, а это подает мне идею, пусть бредовую, но вполне реализуемую.

Бегу обратно к дому. Босые ноги не замечают холода уличного асфальта и колкости садовых дорожек. У дома, аккурат с нужной мне стороны, лежит деревянная лестница. Старая и, наверное, трухлявая, но сейчас я об этом не думаю. Просто коротко ликую, что приметила ее, когда отдыхала вечером в саду. Лезу вверх. Лестница предательски скрипит, одна ступенька вовсе треснула – приходится перешагнуть через нее. И вот я на вершине соседского забора. О том, что в любой момент могу навернуться и полететь кубарем, не думаю, – забираюсь на столбик и оцениваю ситуацию. Забор метра два в высоту, точно не больше, а лестницы с другой стороны нет. Запал чуть спадает. Оглядываюсь и понимаю, что спускаться по этим шатким ступенькам ненамного безопаснее. Слабость быстро проходит – злость и музыка подстегивают, гонят дальше, и я решаюсь, прыгаю вниз, прямо на невысокие кипарисовые кусты. Они мягкие, пружинят, но ногу, кажется, царапаю, по крайней мере всхлипываю от короткой боли. Но это кажется совершенно неважным, бегу к дому, запоздало соображая, что входная дверь может быть заперта. Но мне везет. Влетаю в дом и мгновенно понимаю, что я тут была, я точно помню этот холл и спиральную лестницу! Значит Гера все наврал, вот же..!

Додумать не успеваю, встаю как вкопанная. Сперва мне кажется, посреди гостиной, между Герой и Гектором, стоит человек, мало ли что урод, но нет… Черты лица искажены, нос задран вверх, будто свиной пятачок,