Артём нахмурился, но перебивать не стал.

— Задание взял я, — продолжил говорить я. — Добровольно. Твой же отряд это подкрепление. Ценное, но именно подкрепление.

Я заметил, как Артём нахмурился ещё сильнее. Его Вороны переглянулись.

— Если есть претензии или вопросы, — холодно заключил я, переводя взгляд с Артёма на его бойцов и обратно, — то можем всё решить по-старинке. Поединком.

Я сделал небольшую паузу, давая Артёму возможность подумать. Калечить ратников перед вылазкой мне не хотелось, особенно таких крепких, как он. Но и подрывать свой авторитет я не позволю.

Артём некоторое время молча смотрел на меня, его лицо было каменным и совершенно нечитаемым. Он склонил голову набок, и его глаза ещё раз блеснули синим. Он обвёл взглядом моих соратников и наконец тяжело вздохнул.

— Ладно, — прохрипел он. — Будь по-твоему. Только отвечать перед штабом в случае чего будешь сам.

— По рукам, — абсолютно серьёзно ответил я.

— И слушай, — тихо добавил Артём, — своих пацанов я верну назад живыми.

Я кивнул и мысленно поблагодарил Олафа за уроки по маскировке ауры. Как минимум, испытание Вороном мой навык сокрытия прошёл. Иначе Артём уже бы трубил тревогу, заявляя о черном ратнике.

Я вернулся к своему отряду. Ярослава смотрела на меня с одобрением в зелёных глазах.

— Всем готовиться к выступлению, — сказал я привычным командным тоном.

Соловьёв вздохнул и зашагал к лошади. Самое главное, что на боку его животного красовался лёгкий круглый щит — значит, он всё-таки учился на своих ошибках. Иван с Ярославой и Громовым тоже принялись готовиться к отъезду.

Объединённый отряд покинул цитадель, а вслед за ней и Ярмут ещё до конца рассвета. Девять всадников… не так много в масштабах войны. Вот только все мы ратники, и нас достаточно для того, чтобы представлять собой грозную силу. Мы двинулись на северо-восток, в сторону предгорий, приносящих отголоски далёких, но неумолимо приближающихся стычек.

Первый день в пути в основном напоминал время до нападения мятежных князей. Отряд просто ехал по укатанной дороге, по сторонам виднелись ухоженные поля, хоть и в основном пустующие. Но чем ближе мы приближались к предгорьям, тем больше менялся пейзаж.

Встречные телеги, нагруженные скарбом, теперь попадались всё чаще, и это были не купцы, а беженцы с испуганными, усталыми лицами. Их молчаливое, поспешное бегство говорило красноречивее любых бумаг, карт и отчётов.

Встречались и небольшие патрули ополчения. Один раз мы нагнали отряд пехоты в имперских доспехах, они, похоже, тоже были подкреплением для оборонительных позиций. А ещё через несколько часов мы застали солдат, рывших траншеи и возводивших частокол на ключевых точках тракта. Орден и империя готовились не к победоносному походу, а к тяжёлой, долгой обороне.

Я ехал во главе отряда и скользил глазами по горизонту, выискивая не только угрозы, но и детали. На горизонте дыма становилось всё больше, тонкие серые струйки поднимались вдалеке, контрастируя с заснеженными пиками.

— Весело им, сука, — раздался рядом хриплый голос Артёма. Он ехал на крупном жеребце, мрачно вглядываясь в горизонт. — Дымят, сволочи, как по празднику.

Я лишь кивнул, не отрывая взгляда от дыма на севере.

— Главное успеть, — спокойно сказал я. — Пока стены Белоярска целы.

— Успеем, — буркнул Артём. — Только вот что мы там застанем…

Он не стал договаривать, но мы оба всё понимали. Мы могли найти либо обороняющуюся крепость либо руины.

Мы свернули с главного тракта на более узкую, разбитую дорогу. На этот раз к Белоярску Громов вёл нас немного другим путём. И когда впереди показалась деревня, она вовсе не была заброшенной. Она была умирающей прямо на глазах.

По центральной улице метались люди, местные мужики и бабы грузили на телеги последние пожитки: сундуки, прялки, мешки с зерном. Имперские солдаты в серых доспехах с руганью и без особых церемоний подгоняли тех, кто медлил. Я пропустил вперед телегу, с которой чуть не свалился деревянный сундук.

Сцены, разыгравшиеся передо мной, были обыденными для войны. Вот старик пытался привязать к телеге единственную тощую корову. А вот солдат выталкивал из дома женщину с детьми. Это была принудительная эвакуация.

Внезапно из крайней избы донеслась особенно яростная перепалка.

— Не пойду я! Здесь дом мой! — вопил старческий, дребезжащий голос. — Здесь еще прадед мой кости положил!

— Приказ, дед, — прогремел молодой, раздражённый голос в ответ. — Всех в Ярмут. Сами погибнете, да и нам проблем наделаете.

Я с отрядом подъехал ближе. Из двери двое имперских солдат с грохотом буквально выволокли древнего старика в грязной рубахе. Он был худым как щепка, но отчаянно зацепился за косяк двери иссохшими пальцами.

— Отстаньте, черти окаянные! Землю свою не брошу!

Один из солдат дёрнул руку старика.

— Хватит, кончай дурака валять!

Старик воспользовался тем, что солдат отвлёкся, и с силой, которой никто от него не ожидал, вырвался и шлёпнулся в грязь прямо перед моим конём. Я натянул поводья, и животное вздыбилось. Солдаты, увидев орденских ратников, замерли. Старик сел прямо в грязи и посмотрел на меня умоляющими, полными слёз глазами.

— Ваше благородие, — взмолился он, протягивая ко мне дрожащие руки, — ратники, не дайте обидеть! Скажите им, не могу я землю свою бросить! Умру тут, но не пойду!

Я медленно спрыгнул с седла и подошёл к старику. Он смотрел на меня как на спасителя. Я наклонился, взял его под локоть и поднял на ноги. Его тело было совсем лёгким.

— Телега твоя где? — спокойно спросил я, глядя старику прямо в глаза.

Он растерялся и ткнул пальцем в сторону одной из повозок.

— Там… у меня… внук с невесткой.

— Иди к ним, — сказал я, и в моём голосе не было ни капли жалости. — Земля эта не твоя, а орденская. Мятежники придут сюда не за твоим домом или тобой. Они возьмут зерно, а когда не найдут его, зарежут тебя для потехи или чтобы не мешал. Твоя смерть здесь ничего не изменит.

Я говорил негромко, но так, что слышали все вокруг. Старик смотрел на меня, и надежда в его глазах медленно угасала, сменяясь горьким пониманием.

— Вот, возьми, — я достал несколько серебренников и передал их старику, крепко сжав его сухие пальцы в кулак.

Старик тяжело вздохнул и взглянул на свою избу в последний раз.

— Не трогайте его, — сказал я имперским солдатам. — Он пойдёт сам.

Старик недолго посмотрел на свою избу, тяжело вздохнул, бессильно махнул рукой и, пошатываясь, поплёлся к своей телеге. Там его крепко сжал в объятия молодой паренек. Он посмотрел на меня и одними губами прошептал «Спасибо».

Имперские солдаты немного ошалели, но кивнули и лишь проследили