Я кивнул, мысленно представив этот корабль. Относительно небольшой: тридцать метров в длину, девять в ширину, на борту двадцать пушек. Кажется, мелочь на фоне линейных гигантов, что стоят сейчас в порту Севастополя. Вот только даже такой корабль был очень опасен для любого неподготовленного противника. Едва я об этом подумал, как Дубельт рассказал, что конкретно вот этот самый бриг за пару лет до того случая расправился с пятью кораблями пиратов возле греческого города Галаксиди.

— А какие потери? — не удержался я от вопроса.

— Один матрос, вроде, был ранен, — задумался Дубельт. — А пираты… Два корабля «Аякс» потопил, три привел в порт.

— А дальше?

— Дальше мы получили информацию, что некая шхуна планирует передать груз с оружием черкесским бунтовщикам. «Аякс» был отправлен на перехват, но немного опоздал. Ноябрь, шторма, вы же понимаете. «Виксен» удалось перехватить только у Суджук-Кале, где сейчас стоит наш город Новороссийск. Оружия на шхуне уже не было, только соль, но по осадке было видно, что с корабля совсем недавно выгрузили что-то на несколько сотен пудов.

— Прятали под солью? — понял я.

— Скорее всего, — кивнул Дубельт. — Мы не стали сдавать назад и задержали корабль сначала якобы в рамках противочумного осмотра. Для более решительных мер нужны были санкции царя. Мы ждали и собирали информацию. Контр-адмирал Эсмонт и генерал-лейтенант Вельяминов активизировали своих лазутчиков, чтобы найти груз уже у черкесов — увы, безрезультатно. Зато интересные сведения передал Аполлинарий Бутенев, наш посол в Константинополе. Он выяснил, что шхуну отправлял лично посол Англии лорд Понсонби, что уже точно говорило об особенности груза. А еще один из пассажиров, некто Джеймс Белл, оказался очень похож на описание уже известного нам Эдмунда Спенсера.

— Вы задержали его?

— Несмотря на очевидность ситуации, прямых доказательств не было. И именно поэтому я до сих пор считаю, что враг в этой провокации сыграл сильнее, чем мы. Нас дразнили, нас хотели выставить агрессорами и добились этого. Вы бы видели, что писали в газетах тех лет… Честные английские торговцы обсуждают с мирными черкесами размер пошлины, а русские пираты берут и нападают без какого-либо повода. То, что одни контрабандисты, а другие пособники работорговцев, никого не волновало. Представляете?

— Представляю, — честно ответил я. — С победой Нахимова у Синопа они попытались провернуть то же самое. Превратили триумф в варварское уничтожение города.

— Думаете? — Дубельт поджал губы. — Синоп они использовали как один из поводов для войны. А тогда? Тоже были готовы?

— Если бы нашли тех, кто, как французы и турки, был бы готов проливать за них кровь, то почему бы и нет, — я пожал плечами. — А так — линия не меняется. Любые добродетели наших врагов возносятся до небес. Если же их нет, то можно и придумать. Те же пошлины — вроде бы мелочь, но на самом деле очень сильный маркер. Мол, смотрите, они такие же, как мы, не то что русские варвары.

— Вы необычно смотрите на ситуацию, надо будет мне тоже так потренироваться, — Дубельт оскалился в улыбке, словно обещая неприятности всем, кто попадет ему под руку.

— Так, а чем все кончилось? Я точно знаю, что войны не было, но… Неужели все просто заглохло?

— О нет, — ответил Дубельт. — Дальше в дело вступил наш царь, и сейчас я еще лучше понимаю, насколько же правильно он поступил. Во-первых, он наплевал на заграничный шум. Капитан Вульф за свои действия был награжден орденом Анны 2-й степени. Во-вторых, Россия не отдала «Виксен» обратно. Да, шхуна не несла контрабанды, но она незаконно пересекла нашу границу, и плевать, признаете вы ее или нет. Ее переименовали в «Суджук-Кале» и ввели в состав Черноморского флота.

— Назвали как город, у которого захватили?

— Да, у царя хорошее чувство юмора.

— А потом?

— Потом мы все же договорились. Черноморское побережье было признано полностью нашим, мы сумели доказать, что просто так его не отдадим. А англичане, как вы сказали, так и не нашли никого, кто был бы готов за них сражаться.

— И что, мы не пошли ни на какие уступки?

— Какие-то таможенные мелочи, которые не стоят упоминания, — отмахнулся Дубельт. — Что они могут значить по сравнению с главным — с уважением и территориями.

Я не стал спорить, и мы разошлись. Генерал отправился спать в хорошем настроении, а вот я — нет. В голове постоянно крутились мысли о том, что в этом времени как-то совершенно недооценивают экономику. Тот же эпизод со шхуной «Виксен»: мы получили признание того, что уже было наше, но где-то чуть больше пустили иностранный капитал на свою территорию. А может, как раз потерянной из-за этого гибкости или ресурса нам и не хватило в этом году, чтобы вовремя довести до ума перевооружение?

Или взять Парижский мир, который был подписан в моем мире по итогам Крымской войны. Он опять же позволил свести потери территорий до символических, но при этом полностью открыл наши рынки. Уничтожил сотни поднимающихся собственных производств, а еще… После историй об агентах я неожиданно задумался об еще одной части нашей истории.

Взять Николая — он сейчас каждое утро в одиночку гуляет по набережной Невы. Один и не боится. Потом уже год идет тяжелейшая война, которая заставляет империю выкладываться и затягивать пояс, но при этом никто не бунтует. Наоборот, нападение сплотило народ, армию, дворянство. Вот картина сейчас, а что будет через тридцать лет? В рядах оппозиции каким-то непонятным образом выделяются и находят деньги только радикалы. Их образ поддерживается, романтизируется, и после такого совсем не удивительна накрывшая страну волна бомбистов. А русско-японская война 1905 года, чем-то похожая на нашу? Вместо единства она привела, наоборот, к разобщению страны и первой революции.

Может, конечно, я все это и надумал под влиянием истории про Эдмунда Спенсера, вот только все равно. Мое мнение о том, что нельзя пускать бесконтрольно чужие деньги в свою страну, только укрепилось. А уж полагаться на приличия и этику в таких вопросах — и вовсе последнее дело.

* * *

На следующий день я уже привычно пробежался по всем своим предприятиям. Сначала стапели ЛИСа, где рос будущий дирижабль. Здесь же перекинулись парой слов