Сергей Палыч посмотрел на меня как на врага народа. Однако я был непоколебим.

— Дождешься, отольются кошке мышкины слезки, — пробурчал он.

— Выздоравливай, — улыбнулся я, поняв, то он шутит. — Насчет новых запусков — не переживай. Война почти закончилась, боевого применения ракеты в ближайшее время не ожидается. А там ты поправишься, и уже не о войне — о покорении космоса думать вместе будем!

— Свежо придание, — продолжал ворчать Сергей Палыч, но уже скорее из вредности.

Так-то глаза загорелись, когда я космос упомянул. Ну и отлично! Пускай такие мысли в голове у него будут — о будущем мирном развитии ракеты, а не про то, будто всех подвел, думает.

К концу мая войска из Германии мы полностью вывели, оставив лишь часть на польской границе — так, на всякий случай. Остальная армия западного фронта была поделена пополам и переброшена на северное и восточное направления. Что тут же благоприятно сказалось на темпах нашего продвижения вглубь финской территории. И серьезно пошатнуло прежнюю несговорчивость их дипломатов. В Корее же боевые действия лишь нарастали. Япония серьезно вцепилась в полуостров, даже выведя свои войска с китайской территории, где они помогали Чан Кайши удерживать юг страны. Накал боев там вырос настолько, что маршала Блюхера сумели вытеснить в центр полуострова и полуокружить. Лишь на севере его войска поддерживались нами по «тоненькой дороге жизни» — небольшому в десять километров шириной участку, неподконтрольному квантунской армии. Но и он простреливался артиллерией, и авиация утюжила все колонны, что шли на помощь Василию Константиновичу. В итоге приходилось или отправлять воздушное прикрытие, или колоннам со снабжением передвигаться ночью, чуть ли не на «ощупь» — потому что на массовые огни в темноте японцы тут же наводили свою артиллерию. Наш наркоминдел уже «прощупал» почву по поводу мирного договора с Японией и нам четко ответили — они согласны, но мы из Кореи должны уйти. Либо так, либо бои не закончатся до их полной победы. А это уже нас не устраивало. Вот и продолжалось кровопролитие, с каждой неделей лишь нарастая по своему накалу и ожесточенности.

— Сергей, фильм готов! — с такими словами Илья Романович зашел к нам в квартиру первого апреля.

— Поздравляю! — улыбнулся я. — Когда в прокат выйдет?

— Через три дня утверждение, если замечаний не будет — то в следующие выходные. Люда, придешь на премьеру? — переключился он на мою жену.

— Да, пап. Там мамы не будет? — вдруг уточнила она и, увидев его отрицательное покачивание головы, облегченно выдохнула. — Тогда точно приду.

— Кстати, Сергей, — решил сменить тему Илья Романович, после замечания Люды, — тут в фильме в одном эпизоде хочу марш вставить. Это не тот, где про летчиков, а про манчжурскую операцию. Самый первый. Мне товарищи из ВССК пару вариаций торжественного марша предоставили, но я выбрать не могу. Давай, послушаем? Я и пластинку с собой принес. Может, подскажешь, что в них не так?

Я лишь пожал плечами, и мы прошли в зал. Там стоял электрофон «Мелодия», подаренный самим Ильей Романовичем Люде на ее день рождения. Включив аппарат в сеть, Говорин ловко установил пластинку, опустил на нее иглу-головку и немного убавил звук, чтобы не разбудить уже улегшихся спать детей.

— Ммм… — протянул я задумчиво, когда мы прослушали обе записи. — Очень хорошее исполнение и слова, вот только вы правы — для марша, особенно военного, как вы хотите… — тут я посмотрел на него — правильно ли понял его задумку. Тот кивнул, впившись в меня взглядом. — Так вот, для военного марша не хватает ощущения воодушевления. Как бы по точнее выразиться, — пощелкал я пальцами. — После этих маршей не возникает чувства, словно прямо сейчас нужно подскакивать и в бой бежать.

— Вот! — ткнул он в меня пальцем. — Именно! И я не понимаю, почему. Ты правильно заметил — слова там подходящие. Но вот ощущения воодушевления — нет.

У меня после прослушивания в голове появились неясные ассоциации. Так и просились на язык строчки из моей прошлой жизни — тоже какого-то марша, подошедшего бы под запрос Ильи Романовича. Но ухватить их никак не получалось.

— Вот здесь строка: Советский Союз всех сильней. Да, соответствует и истине, и патриотический посыл есть, но слова звучат как констатация факта, — продолжил Говорин. — Ну сильнее мы всех, и что? Гордиться этим? Так мы гордимся. Но с чего красноармеец должен от этих слов подскакивать и в бой мчаться и бить врага?

И тут у меня словно щелкнуло.

— Советский Союз бьет заклятых врагов, — медленно, словно пробуя на вкус полузабытые строки, начал я. Илья Романович тут же замолчал и обратился в слух. — Империалистов… хозяев оков… — строки всплывали в памяти крайне медленно, словно нехотя, но с каждым новым словом процесс ускорялся и вскоре я уже пропел, — Вставай, пролетарий, рви рабскую плеть — и гимн победный будет весь мир петь*.

* — Радио Тапок «Советский марш» — вольный перевод «советского марша» из игры Red Alert

— Вот! — подскочил тесть, когда я замолчал. — Вот! То самое! Даже без музыки пробирает. Есть где записать?

Листок с ручкой мы нашли быстро. Мою память словно прорвало — я вспомнил и полный текст марша, даже откуда он появился в моей голове — тут постарался друг, обожающий рок музыку. Он-то и поставил как-то на тусовке на полную катушку эту песню. Пробрало тогда всех, я так даже слегка протрезвел в тот момент, вот видимо и отпечаталось в памяти и даже перенос во времени до конца этот фрагмент не стер. Кроме слов я еще и напеть пытался мотив. Илья Романович и его записал — в виде нот. Еще уточнил, какие инструменты лучше всего применить в том или ином фрагменте марша. Как смог, объяснил ему.

— Да тебе бы самому песни писать, — с веселой улыбкой сказал он, когда мы закончили.

— Да накатило просто, — отмахнулся я. — Может, раз в жизни у меня подобное, никогда ведь не было.

— Ну-ну, — хмыкнул Говорин, но развивать тему не стал.

Надолго он у нас не задержался, умчавшись домой. Прямо видно