— А вот это, Алексей Павлович, наш секрет, — строго сказала Аня.

— Почему секрет? — удивился поручик. — Если вы вместе пишете такие замечательные произведения, зачем вам утаивать свое имя? Ладно, если пишут какие-нибудь фельетончики, вроде тех, что кропает Антоша Чехонте или этот, как там его? Брат моего брата, человек без селезенки. Это же все одноразовые произведения, на злобу дня!

— Хотите, Алексей Павлович, открою вам настоящую тайну? — усмехнулся я. Не дожидаясь ответа, сказал: — Эти фельетоны пишет один и тот же человек. Еще скажу — что он самый талантливый писатель России.

— Ваня, а это не тот ли студент-медик, который мне доказывал, что фельетоны — это несерьезно? И тот, который еще не написал рассказ про Ваньку Жукова? — догадалась Аня. Ну, еще бы не догадаться, если в «Осколках» самое интересное — рассказы Чехова?

— Нет, Иван Александрович, категорически с вами не согласен, — возразил поручик. — У нас, в России, есть лишь один великий писатель — граф Толстой. А все остальные — не в обиду вам сказано, до его уровня не дотягивают. Писатель должен не только развлекать или образовывать своего читателя, но, прежде всего, научить его жизни! Писатель должен указывать путь, по которому нужно идти всем людям, а особенно молодежи. Чему может научить какой-то фельетонист? А вот учение, что создал — и еще создает, граф Толстой, оно способно указать каждому из нас как ему жить дальше.

Елки-палки, а ведь похоже, что с нами едет «толстовец». Странно лишь, что он военный. Насколько помню, последователи Толстого позиционировали себя как пацифисты?

Не то, что я плохо отношусь к произведениям Льва Николаевич Толстого, напротив — очень их уважаю, но признать, что я должен искать для себя какого-то учителя, который меня выведет на путь истинный — нет уж. И, вообще, общины, в которые скучивались последователи идей графа Толстого, мне напоминали какие-то секты. Одно хорошо, что от этих общин вреда не было, зато детей учили, опять-таки, больницы открывали.

— Не стану с вами спорить, — ответил я, стараясь удержаться от улыбки. — Толстой — великий русский писатель, но кроме него есть еще и другие. И Достоевский, и Тургенев, и молодой Чехов. Россия — большая страна, люди в ней живут разные, поэтому — чем больше у нас великих писателей, тем лучше.

— Но вы должны со мной согласиться, что Лев Николаевич — самый великий из всех писателей?

— Как скажете, — покладисто ответил я. — Если вы считаете, что Лев Николаевич Толстой самый великий писатель из всех, значит, готов это признать. Кто я такой, чтобы с вами спорить?

Еще мне тут не хватало о толстовстве спорить, да о роли литературы. Нет, сам никого не учу, но и терпеть не могу, если меня кто-то станет жизни учить. А выбор поручика — его частное дело. Уже то, что поручик читает Толстого заслуживает уважения.

Аня посмотрела на меня с изумлением, а Алексей Павлович Салтыков с огромным удивлением. Вполне возможно, что ожидал от литератора, что тот примется спорить. Имеет литератор такую особенность — принижать достоинство других писателей, а свое творчество превозносить[1].

— Я, наверное, в прошлый раз произвел на вас нелепое впечатление? Куда годится офицер, не имеющий денег.

Мы с Анькой переглянулись. Что сказать? Офицер без денег? Да сплошь и рядом. Но есть нюанс. Допускаем, что в прошлый раз у человека закончились деньги, не хватило пятидесяти копеек на почтовую карету, но, чтобы два раза подряд?

— Мне кажется, здесь у вас проживает какой-то пожилой дядюшка, возможно — другой родственник, которому вы оставляете все свои деньги, — предположил я.

— Вы почти угадали, — кивнул поручик. — В Озерках — это село недалеко от станции, живут мои друзья. С деньгами у них и на самом деле туго, поэтому, помогаю, чем могу. Обычно просто выворачиваю карманы, а уж добираюсь до Петербурга либо пешком, либо с какими-нибудь доброхотами.

Мы снова переглянулись с сестренкой. Пожалуй, поручик вырос в наших глазах. Наверное, и я поступил бы также, за некоторым исключением — вывернул бы карманы, если бы был уверен, что отыщу потом для себя денег, да еще обязательно бы оставил на проезд.

А поручик, между тем, продолжал:

— В Озерках как раз и живут люди, ставшие последователями графа Толстого. Заметьте — они образованные, независимые. Большинство имело либо службу, либо какое-то дело, которое приносило пусть небольшой, но стабильный доход. А теперь они, бросив все — службу, а кто-то и семью, занимаются хлебопашеством!

— Но так как хлебопашеством добывать себе пропитание сложно, вы им подкидываете денег из своего жалованья? — догадался я.

— Разумеется, — закивал Салтыков. — Жаль, что мое жалованье невелико, да и самому нужно на что-то жить. Иначе я бы отдавал им все свои деньги. У них вот, беда случилась — лошадь пала, а на новую деньги нужны.

Сколько жалованье поручика? Как у меня, в мою бытность коллежским секретарем или больше? Пусть рублей 700 или 800 в год. Значит, в месяц выходит… рублей 60. Квартирные парню платят, но все остальное — за свой счет. Жить можно, но особо не пошикуешь. А он еще «толстовцам» свои деньги возит. Уважаю.

Последнее слово я произнес вслух. Видимо, прозвучало оно как-то не так, потому что поручик слегка взъерепенился.

— Вы меня осуждаете?

— Ну что вы? — хмыкнул я. — Я и сам отдаю часть своих денег на полезные или благотворительные дела. Я совсем о другом подумал… Вот, скажите, ваши друзья, которые пашут землю — они кто?

— В каком смысле? — не понял Салтыков.

— Кто они по своей профессии? Вы сказали — образованные люди. А где они образовывались?

Поручик задумался, потом стал перечислять:

— У двоих имеется университетское образование — один филолог, а второй математик. Есть инженер. У остальных — их еще четверо, закончены гимназии.

— Теперь скажите, кому польза от их труда? — поинтересовался я. — Им самим? Обществу? Империи?

— Это вы о чем? — снова не понял поручик.

— Давайте мы вместе с вами уточним — каковы идеи графа Толстого? Я начну перечислять, а вы меня поправляйте и дополняйте.

Все-таки, учитель истории, основные принципы учения помню.

— Давайте с самого первого начнем: непротивление злу насилием, — начал я. — Вы, как офицер, согласны с тем, что такое возможно? Или нет?

— Нет, Иван Александрович, про этот принцип нам пока лучше не говорить. Возможно, в будущем, когда люди перестанут воевать друг с другом, перестанут существовать враждебные государства, так и будет. Но такое будет, если все государства поймут, что насилие — это зло. Они обязательно придут к этому мысли.