Но не поэтому Мариам пришлось умереть.

Угроза, которую она представляла, была намного сильнее. Ибо не только рассказ о жизни Иешуа, но и рассказ о его смерти тоже сильно отличался от канонов апостолов.

Ведь Мариам стояла у гробницы в солнечное утро того дня, когда возникла вера. Какое же неудобство им, должно быть, доставляло то, что именно эту женщину они никак не могли запугать. Как же они, должно быть, ярились, узнав, что она не обращает внимания на предупреждения, не принимает подношений, а потом и насмехается над угрозами. Что она пропускает мимо ушей требования не рассказывать о том, что она видела – или, точнее, не видела – и что сделала, о чем она с безошибочной точностью поведала в своем евангелии.

Что под покровом ночи Мариам выкрала тело из гробницы и похоронила Иешуа. И она имела на это право. Ибо была его возлюбленной.

Погребенное сокровище

Там, в Магдале, я снимала копию за копией с ее трудов. Переписывала молитвы, воспевающие противоположности, две половины каждого целого, которые вместе составляют полноту жизни; беседы, которые она вела с Иешуа – мужчиной, которого любила и который любил ее в ответ. Я учила другие языки, чтобы перевести тексты с арамейского языка Мариам на иврит, коптский и греческий и тем самым охватить больше людей.

Я полюбила ее слова, ее ум, ее мудрость, бесконечное понимание огромности космоса и ничтожности, но в то же время взаимосвязанности с ним нашего мира.

Я изучала заветы Мариам, но казалось, будто я лишь открываю их заново, будто я всегда знала их и они всегда были частью меня.

А потом я отправилась в путь и странствовала столетиями.

Как и Мариам до меня, я проповедовала на рынках, в портах и возле синагог. В церквях, которые появились со временем. В старых святилищах, на склонах холмов, на возвышенностях, в лесах и пещерах. Я несла пламя ее учения туда, где разжигали искры Феба, Лидия, Тавифа, Вереника и другие ученицы. Нередко я находила свидетельства их трудов: на старых могилах, возвещавших, что покойный следовал учению Магдалины, в изображениях ее знака, защищающего и питающего древа, вырезанного на косяках и стойках ворот, над складами и амбарами. Я находила общины последовательниц Магдалины, которые молились Святой Матери, ели семена граната на своих таинствах и пили во время евхаристии вино в знак Ее крови.

Я терпела кораблекрушение на Крите, спасалась от погони в Египте, сидела в темнице на Сицилии, оказалась без гроша в кармане на Мальте. Я подвергалась издевательствам и гонениям в Антиохии, на Саламине, в Пафосе и на Родосе. Империи зарождались и рушились, центры силы смещались и менялись. Я побывала в Риме, в Константинополе, в Никее, в Ахене и в Авиньоне.

Но меня одной всегда оказывалось недостаточно. Память о пророчице осквернили. Мариам была слишком известна, чтобы полностью стереть ее из повествований о жизни Иешуа, поэтому ее вместо этого оклеветали. Давняя ложь, впервые брошенная ей в лицо в Эфесе, укоренилась: Магдалину представили всего лишь шлюхой. Ее единственный вклад состоял в том, что Мессия отпустил ее грех. Как просто уничтожить женщину, несущую идею! Не нужно опровергать ее аргументы, показывать изъяны в ее философии. Достаточно просто напомнить слушателям, что она обладает женским телом – ущербным источником всех грехов. Что она обладает женским умом – слабым и недоразвитым, вратами дьявола. Что такое женщина? Всего лишь сосуд – одновременно причина и приемник грешных страстей мужчины.

Этого единственного слова – «шлюха» – хватило, чтобы унизить Мариам на тысячелетия. Больше ничего и не требовалось. Сколь же упрямо и неизменно наследие Евы!

Я поняла наконец, почему во всех их евангелиях сохранялось свидетельство Мариам о воскрешении Иешуа, когда все остальное, что она говорила – как учитель, как пророчица, как спутница жизни, – было старательно подчищено. Таким способом достигли окончательной победы над ней: вложили в ее уста те слова, которые она отрицала.

– Мы никогда не одолеем смерть, – говорила она последователям в тот морозный вечер в Пинаре. – Бессмысленно и пытаться. Думайте об этом мире, ибо другого не будет.

Еще я поняла – увы, слишком поздно, – какова была ставка в ее противостоянии с Кифой. Ведь этот же самый конфликт не прекращался с начала времен. Когда Кифа изгнал Мариам, иерархия одержала верх над равенством. Мужское превосходство победило гармонию и равновесие. Тирания восторжествовала над мудростью. София и божественная сущность женщины были отброшены, после чего божественность вновь стала уделом одних лишь мужчин: одной половины целого, отделенной от красоты этого мира. В результате мужчины снова заполучили всю власть, и прежде всего – последователи Кифы, камня, на котором была воздвигнута церковь. Папство унаследовало невообразимую земную власть на следующие два тысячелетия. Тираническая, предвзятая сила, которая для поддержки нуждалась в тираническом, предвзятом Боге. Со временем церковники узаконили и навязали людям принципы, настолько далекие от идеалов, которые вместе проповедовали Иешуа и Мариам, что учение стало совершенно неузнаваемым. И они – в который раз! – возложили вину на женщин: якобы те, кто унаследовал грех от Евы, несут ответственность за все зло в этом мире. Тысячи лет женщин отстраняли от власти и влияния, низводили до положения служанок, жгли на кострах как ведьм, до полного истощения использовали в качестве племенных кобыл. Их тела порицали как грешные, требующие постоянных оков, ограничений, покрытия и увечий для исправления. Их умы объявляли слабыми и порочными, открытыми злу, за что их следовало принуждать к молчанию, лишив силы и голоса.

Что же было потеряно, когда Иешуа отделили от Магдалины? То же, что и в тот момент, когда Адам обернулся против меня, а Яхве низложил Ашеру: всё.

* * *

Я вернулась на Кипр – всегда знала, что так и будет. Если все-таки придется терпеть целую вечность, наблюдая те же глупости, те же жестокости, совершаемые снова и снова, то лучше уж делать это здесь, среди поросших лесами холмов древней Аласии, среди миндальных рощ и птичьих трелей, возле стремительных горных ручьев, где время кажется одновременно бесконечным и незначительным, где каждую весну можно, словно в первый раз, поражаться волшебству обновления, слушая, как птенцы каменок требуют пищи, и глядя, как из черной земли поднимаются робкие стебельки первых трав.

Из этого тихого уголка мира я видела все.

Я видела, как поднялись к безграничному могуществу те общины церкви, что некогда были основаны Мариам вместе с Иешуа. Лишенная всякого женского влияния, отделенная от