Я выключил телефон. Всё стало на свои места. Это была не задача по ликвидации. Это был заказ на расследование с последующим правосудием. То самое, о котором я и мечтать не мог в своей первой жизни. Кроме того, тут явно по выполнению данной миссии будут оценивать и меня, давать ли мне бездумные задачи на ликвидацию, или сложные дела, где нужен мой боевой и оперативный опыт.

«Вторую жизнь надо использовать полезней, чем первую». Слова, которые я сам себе сказал, прозвучали в голове с новой силой. Ну что ж. Начнём с самого очевидного зла.

Взяв часть наличных, рюкзак, в который положил наручники, резиновые перчатки и белую балаклаву и, на всякий случай, удостоверение, я вышел из дома. Я решил, что сначала пойду наказывать, а уже потом обустраивать быт. А по пути я думал решить, как именно исчезнет Василий Игнатьевич по кличке «Крот» и достоин ли он исчезновения за старые грехи или уже успел натворить новых.

И, глядя на черно-серое, предрассветное небо Златоводска, я впервые за эту новую жизнь почувствовал, что нахожусь на своём месте. В карманах был сотовый и нож-складник, ключ от дома. И, застегнув костюм СССР под горло, я легко побежал. Просто потому что атлетика тела Кузнецова мне совсем не нравилась и её надо было тренировать, а когда еще, с моим-то графиком. Можно не уметь драться, можно не уметь хорошо стрелять, но подвижность должна быть на высшем уровне. Чтобы сэкономить время, я побежал через ЖД пути, вернее через целую вокзальную паутину продольных рельс со шпалами, с тянущимися над ними проводами, и выбежал на привокзальную площадь, где ЖД вокзал соседствовал с автовокзалом. Было еще темно, но на улице уже собирались люди, ожидающие автобуса.

А водители-частники, как их называли в моё время, кучковались у главного входа автовокзала, выкрикивая, словно чайки, название населённых пунктов: Курлек, Каргасок, Новосибирск, Бакчар недорого!

Я бежал мимо, мимикрируя под спортсмена, бежал медленней, чем мог, ведь впереди еще много точек, на которые нужно посмотреть. Магазины еще не открылись, а с маркетплейсом я еще не разобрался. Надо будет наушники купить для бега, чтоб не скучно было. Вдыхая еще чистый воздух просыпающегося города, я рассуждал по заданию по ликвидации: отбросим виновность Крота за прошлые деяния, если Контора выписала на него заказ, значит, он виновен и должен быть устранён. Виновен ли он в других делах? Вот что надо выяснить. Потому, как родителям в неблагополучных семьях может быть и всё равно на детей, даже зная, что их дитё пропало без вести. Что говорить, бывают семьи, когда исчезающий ребёнок воспринимается как облегчение. И первым делом, расследуя такие дела об исчезновении, правильнее искать не маньяка, а подозревать самых, что ни на есть, близких людей.

«Ой, найдите мою жену, она исчезла!!!» — заявляет подозреваемый муж.

А опер ему такой и говорит: — А почему она перед тем, как исчезнуть, вам на карту 30 тысяч перевела?

И тот начинает елозить, сочинять… Тут главное — додавить, предложить полиграф, если ему скрывать нечего, а по пути на полиграф стращать, как бывает плохо людям, которые не сотрудничают с правосудием. И вот ОН колится, мол, супругу убил в результате бытовой пьяной ссоры, и расчленил, а потом та лежала в ванной, и ОН её неделю по городу ездил, распихивал по мусорным бакам.

Чем плохо выпускать детских насильников? Да потому что, если до тюрьмы он как-то испытывал к своим жертвам какое-то сострадание, которое не может быть без влечения, то после тюрьмы его деяния перестают воспринимать романтику в схемы «украл — выпил — в тюрьму». Ведь в тюрьме всем несладко, а насильникам и того хуже.

И вот педофил не просто насилует, он убивает свою жертву и избавляется от тела, да так, чтобы не нашли. Но для такого деяния нужно место. Где ЕГО не потревожат, где ОН может всё это провернуть. И ведь ОН знает, что за ним придут. Первым делом его будет отрабатывать участковый уполномоченный, домой придёт, может даже с кинологом. И потому это у Крота — если он виновен в новых эпизодах — не дом. Хотя…

А если это не дом, то участковый с кинологом обломятся, наталкиваясь на статью 51, и всеобщее отрицание всего. Вам, мусора, надо, вы и ищите, а я перед законом чист.

Я бежал по Елизаровых, где утренние фонари освещали только одну сторону проезжей части, а уже она делилась светом со всей улицей. Власти Златоводска, видимо, подумали, что для одной из центральных улиц будет достаточно и одной освещённой стороны.

Пробежав мимо Ленты, мимо «Вкусно — и точка», я повернул на Нахимова. Мимо меня плавно проплывали дом Иры (прилегающей улицы Лыткина), Первый лицей, кафеха ресторанного типа «Ай да баран», Кировское РОВД, Тюрьма, Третья горбольница, какой-то уличный бар, закрытая бургерная «Молчание Ягнят», магазин «Оружие», и вот, наконец, адрес места жительства цели. Ну, поехали!

И я надел перчатки и набрал номер его квартиры на домофоне. Тишина. Потом еще несколько номеров, и меня постигла та же история. Но выходящий из подъезда хмурый мужичок дал мне доступ в подъезд, и я поднялся к 14-й квартире и позвонил, а потом и постучал. Прислонившись ухом, я понял, что дома никого нет. Дверь была старая, еще деревянная, висящая на двух петлях и на деревянном дверном косяке, мало того, в ней были щели, ведущие внутрь, такие выбиваются с пинка, но цели дома не было, я посмотрел в скважину. И не увидел ничего.

— А вы к кому? — спросил меня женский голос из двери справа, кто бы это ни был, он видел меня в глазок.

— Здравствуйте, я к Кротову Василию Игнатьевичу по поводу долга. — ответил предложенной мозгом Кузнецова схемой я, вступая в коммуникацию (сам Слава это почему-то называл «скриптом»).

— А вы из коллекторского агентства? — спросили у меня.

— Да, именно. А вы не знаете, когда он дома будет?

— Не знаю, как и не знаю, кто ему кредиты выдаёт еще. Он же прощелыга!

— А где он сейчас, не знаете? — спросил снова я.

— На овощебазе на своей. Наверное, только денег у него нет и не будет. Зря сходите.

— Спасибо, что сказали. Ну, на овощебазу я не пойду, я сюда еще позже зайду, а у себя помечу, что человек неблагонадёжный. — ответил я и пошёл вниз.

А спустившись на улицу, побежал дальше. Овощебаза, значит. До неё еще два километра, а я изрядно уже вымок.