Глава 2

Побег

ГЕРЦОГСТВО ГОЛЬШТЕЙН. КИЛЬ. КИЛЬСКИЙ ЗАМОК. ПЛОЩАДЬ. 1 января 1742 года

Нужно ли говорить, что все-таки перепились? Такое ощущение, что даже лошади подшофе. Майора Корфа я нашел на конюшне, в стогу сена, в обнимку с какой-то полуголой девицей. Несколько бутылок валялось рядом.

– Баро-он, просыпайтесь.

Ноль реакции. Девица приоткрыла один глаз, вздохнула и попыталась исчезнуть в царстве Морфея. Разморило прелестницу. Кони здесь элитные и натоплено лучше, чем в моей «одиночке».

– Барон, подъем, труба зовет!

Тот, кряхтя, сел в куче сена, огляделся, спросил у девицы:

– Ты кто? А, ладно, молчи, какая разница… О, Петер, у вас нет селедки или пивка? Башка раскалывается.

Отстегиваю от пояса флягу.

– Вы, Николай Андреевич, еще бы рассол запросили. В вашем случае, барон, подобное лечится подобным. Шнапс. Сделайте три глотка.

Фон Корф с сомнением посмотрел на флягу.

– Шнапс?

Киваю. Не знаю уж, что тут немца, пусть и уже русского, удивило.

Сделал он глотков пять, но я промолчал. Встряхнув головой и помолчав, майор спросил:

– Который час?

– Без четверти девять. Ищите и поднимайте всех остальных. К десяти все должны быть готовы. Возниц и лакеев я уже распорядился растолкать, вашего дядюшку поднял. Брюммера с Берхгольцем – вам будить. Драчливы больно. А то нам пора уезжать отсюда. И чем быстрее, тем лучше. Вы меня слышите, барон?

Кивок.

– Да, все ясно и даже понятно… Шнапс дадите?

Подозрительно смотрю на него.

– Это еще зачем?

Он хмыкнул.

– А остальных я как поднимать буду, ну, сами посудите.

– Ладно, одна початая фляга на всех. В кареты сядем – там и будет вам селедка с пивом.

– Славно. Вы, Петер, просто наш спаситель. – Барон одобрительно кивнул и зевая вышел из конюшни.

Девица спешно одевалась, но она меня не интересовала, и я вышел вслед за Корфом.

Понятно, что в десять мы не выехали. И в одиннадцать не выехали. Лишь в четверть первого дня наши две кареты выехали за ворота замка. Нас никто не остановил. Нашего отъезда никто даже не заметил.

Вот и славно. Хоть здесь без накладок.

Невольно оглядываюсь назад. Кильский замок. Я в нем провел последние два с половиной года. И я собираюсь когда-нибудь сюда вернуться, или я не профессор Завзятый! Я что, зря прожил 87 лет в прежней жизни и два с половиной года в этой? Да, мне вот-вот девяносто лет стукнет! Так, успокойся, воитель. Помни, что тебе тут только четырнадцать почти. Не петушись. Всему свое время и место. У тебя вся жизнь впереди.

Еще одна жизнь.

Впереди нас ждала долгая и опасная дорога.

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. КАБИНЕТ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕЛИСАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ. Вечер 22 декабря 1741 года (2 января 1742 года).

Генерал-лейтенант сенатор Ушаков учтиво приветствовал императрицу.

– Ваше императорское величество. Моя душа радуется, видя вас в добром здравии и настроении.

Елисавета Петровна улыбнулась.

– Андрей Иванович, вы, как всегда, умеете располагать к себе людей. И на балах, и светских раутах. И не только…

Она не стала добавлять про «умение располагать к себе» в дознавальных и пыточных Канцелярии тайных розыскных дел. О личной жестокости его в высшем обществе ходили настоящие легенды, как и об умении быть неизменно полезным любой власти. Шутка сказать, но Ушаков возглавлял государственный сыск при пяти императорах!

Впрочем, злые языки клевещут. Насколько знала Елисавета Петровна, Ушаков не был извергом или чем-то в таком роде. Он просто делал свою работу максимально хорошо, и результат был почти всегда. Ему было все равно, кого допрашивать – сегодня одних по приказу других, а потом и других по приказу третьих. Еще месяц назад он, по приказу Анны Леопольдовны, мог беспристрастно допрашивать ее саму, а теперь по приказу Елисаветы точно так же беспристрастно допрашивает бывшую императрицу, ее мужа и окружение. Пока без дыбы, но если новая императрица повелит, то будет и дыба. Ничего личного. Максимально жестоко и максимально полезно для следствия. Никаких душевных переживаний или удовольствий от процесса. Служба такая. Палачу тоже все равно, кого как зовут. И топору его тоже безразлично. Оба делают свою работу.

Боялись не его лично (хотя и это само собой), а боялись его должности и самой тайной службы. В обществе же Андрей Иванович был весьма обходительным, начитанным и даже приятным в общении, хорошо разбирался в литературе и музыке, и, если бы не его мрачный шлейф, мог бы стать просто душой любой компании.

Однако глава Тайной канцелярии отказался поддержать переворот и отговаривал других от этой попытки. Конечно, нынешняя императрица ему этого не забыла. Но он был полезен для государства и знал очень много, в том числе о грязном белье почти всех при дворе и о многих иностранцах. И конечно, знал очень многое об Анне Леопольдовне и ее муже. В общем, дай бог Леопольдовне здоровья и выносливости, они ей пригодятся даже без дыбы. Это власть. Тут нет места слабым.

Елисавета распорядилась содержать пока бывшее августейшее семейство прямо здесь, в Зимнем дворце, под строжайшей охраной лейб-компанцев – тех гвардейцев, которые привели ее к власти почти месяц назад. Новая императрица в благодарность даровала всем трем сотням гвардейцев потомственное дворянство. Ненавидимые всеми, они тут же стали верными псами Елисаветы Петровны. Без нее их просто загрызут. Елисавет не питала иллюзий. Да, она пока (особенно сейчас и особенно пока) популярна в гвардии. Много времени и много денег понадобилось на то, чтобы старые гвардейцы, помнящие еще ее великого отца Петра Первого, всякий раз вспоминали его и часто находящуюся рядом с родителем дочь Лизу самыми добрыми словами, а гвардейская молодежь слушала эти героические байки открыв рты. Но даже в такой ситуации за ней пошли лишь три сотни человек.

И да, Елисавет повелела отделить от бывших царственных родителей их сына Ивана. Они сына не увидят больше никогда, хотя он тоже здесь, во дворце. А пока с ними поработает «главный инквизитор». Пока он на службе.

Елисавета Петровна не собиралась допускать ситуацию, чтобы сенатор Ушаков служил и при шестом императоре, тем более что возраст Ушакова был весьма почтенным и скоро ему уже пора на покой.