Немало поразмышляв о будущем России и о том, как выбираться из сложившегося кризиса, я сделал ещё одну проходку по Зимнему дворцу. Так сказать, показывал себя, демонстрируя, что имею причастность к сложившейся ситуации и что имею право находиться во дворце.

Зимний дворец уже расчистили от одних, и наполнили другими. Теперь здесь стоят строго по караулам верные гвардейцы. Праздно шатающихся и не особо родовитых дворян тоже попросили на выход. А вот элита Российской империи в Зимнем присутствовала. Князья, министры. Президент Академии наук пожаловал, да всё жжёт меня взглядом, догадывается, видимо, что я имею непосредственное отношение ко всему происходящему.

Пусть уже публикует и мои стихи и мои же научные трактаты, обоснование реформы русского языка, и много чего иного. А не ходит тут, не демонстрирует свое присутствие.

Так что было бы не лишним и мне пройтись и привлечь к себе внимание русской аристократии. Вряд ли я в ближайшем будущем могу стать одним из них, приобщиться к этому высокому обществу. И нет — не потому что я менее родовитый, худородный или ещё какой-то.

Пётр I приучил к тому, что и неизвестный дворянин, а, порой, так и вовсе мужик, может войти в элиту Российской империи. Сложно, превозмогая многие препятствия, но такие примеры, когда возвышались и с самого низа, в России уже известны — те же Демидовы. Так что и ко мне привыкнут. Но от титула графа я бы не отказался.

Я не стану частью этой элиты потому, что я, скорее, буду проводником идей промышленного переворота. Большая часть моего круга общения, как я рассчитываю, будет связана именно с теми людьми, которые этот промышленный переворот будут творить. А буржуазия и аристократия — это злейшие враги. Но там, на Западе. Можно же попробовать сглазить углы у нас, в России.

Совершив очередную проходку, поздоровавшись со всеми и ещё раз подойдя к двум женщинам, сидящим рядом на Большом и Малом троне — к Елизавете Петровне и Анне Иоанновне, я отправился к герцогу Бирону.

Этот товарищ во время событий проявил себя с наихудшей стороны. Я бы даже понял, если бы он принял чью-то сторону, пошёл на соглашение с Ушаковым, хоть как-нибудь действовал. Эрнст Иоганн Бирон изволил уйти в запой.

— Ваша светлость, я не в праве давать вам советы, сие мне не по чину, но вам всё же следовало бы показать себя обществу, — говорил я Бирону, посетив его, приходящего в себя в комнате рядом со спальней умершей императрицы.

— Она там, понимаете, Норов? Государыня в соседней комнате, а к ней и очереди нет, чтобы попрощаться. Все ликуют, радуются. Она не заслуживает такой памяти, — говорил дрожащими губами Бирон.

— И я обещаю вам, что скоро появятся статьи в газете, где будет восхваляться великая императрица, так быстро ушедшая от нас. Еще лет десять, так и вовсе могла бы деяниями своими сравниться с Петром Великим, — лукавил я, но говорил примерно то, что хотел бы слышать герцог Бирон.

Анну Иоанновну в данный момент готовили к частичному бальзамированию. Похороны императрицы не могут проходить как обычные христианские. Уж точно не на третий день после смерти. Это тоже мероприятие государственного масштаба, к которому необходимо тщательно подготовиться. И пусть курлядская баба, волей ошибок российских элит вошедшая на престол, и своими похоронами послужит России.

— Норов? Вы сыграли, всё-таки, свою партию? И зачем вам нужна Лиза? Любите ли вы её? — опустошённым голосом спрашивал герцог.

— Лишь только как престолоблюстительницу, — отвечал я.

— И слово-то какое подобрали, что и не выговорить, — мучительная улыбка появилась на лице Бирона.

— А разве это положение дел не сплочает наше Отечество? Разве же мы не пришли к единству относительно малой кровью? — говорил я. — Но я и о вас не забыл, герцог. Вы нужны России! Причём, не только как герцог Курляндии, ну и как полезный и важный подданный российского престола.

— Ну и зачем я вам? — спрашивал Бирон, вставая с кресла и поправляя мундир.

— Нужны, герцог. Уже по тому, что у вас есть средства, и у вас есть конные заводы, которые России сейчас нужны.

— Вы предлагаете всем этим поделиться? — усмехнулся герцог, как будто бы обличая меня.

— Ни в коем случае. Лишь только государственные заказы на поставку лошадей в армию. Только участие вами теми средствами, которые вы имеете в торговых и промышленных проектах. Для приумножения силы державы нашей и наших кошельков, — отвечал я.

— У меня уже получилось, скорее всего, вывести новую породу. Этот конь будет лучшим в мире. Он даже сможет нести тяжелого кирасира, — неприменул похвастаться Бирон.

— России нужны два кирасирских полка. Я даже знаю командира, достойного такого назначения. Барон Мюнхгаузен, — сказал я.

— На два полка не найдется лошадей. Но полтысячи, могу продать. Трех-четырех годки, их уже обучают строю и взрывам, — говорил Бирон и преображался.

Все-таки он больше любит лошадей, чем людей. А государыня была для него, словно бы породистая кобыла.

Герцог задумался. Мне и вовсе кажется, что если бы этого человека лишили всей власти, но оставили при этом монополистом в конной промышленности, то ему этого хватило бы.

А так…

— Учреждён Государственный совет, где вам предлагается занять должность председателя. Это будет совещательный орган при престолоблюстительнице. Согласны ли вы? — сказал я и решительно посмотрел на герцога.

Таким взглядом я хотел побудить его к действию.

— Можно много и упорно пить и переживать о потере любимого человека. Но Анну Иоанновну не вернёшь. А нужно жить дальше, — заканчивал я психологическую помощь герцогу.

Если сейчас он не встанет и не пойдёт действовать, хотя бы торговать своим лицом и выказывать всяческую поддержку Елизавете, а также почтение матери будущего императора или императрицы, Ане Леопольдовне, то я больше не буду брать в расчёт Бирона как какую-то политическую фигуру. И сейчас его смести с игровой доски можно не болезненнее для игры, чем пыль.

— Вы правы, нынче же предлагаю вам вместе со мной пройтись. Как это неловко для меня понимать,