— Если мы готовы заключить соглашение, то призываю все стороны подписать соответствующие бумаги, — сказал я после почти двухчасового разговора.

Елизавете Петровне пришлось немного уступить. Это Антон, будто бы в него вселился другой человек, стал торговаться и выгадывать хоть немного лучшие позиции для своего будущего ребенка.

Из-за этих споров и изменений, мне нужно было дать время, чтобы мой секретарь, наконец-таки я себе такового нашёл, внёс изменения в соглашение и быстро его переписал.

— По достижении четырнадцати лет малолетний император или императрица становится соправителем Российской империи. При этом Елизавета Петровна всё ещё остаётся престолблюстительницей до шестнадцати лет и обязуется стать наставником для малолетнего императора или императрицы, — зачитывал я окончательное соглашение между сторонами.

Сейчас, как только я, как свидетель, Остерман, как свидетель и гарант выполнения соглашений и другие лица, подпишем эту бумагу, она тут же отправится в Академию наук. Там документ будет размножен не менее, чем до ста копий, и на каждой должны стоять подписи, как и на рукописном тексте.

— Позвольте, одну бумагу всё-таки пока оставить у меня, — сказал я, забирая один из экземпляров.

Все согласились. В воздухе всё равно витало некоторое напряжение и недоверие. В конце концов, предыдущая императрица тоже подписывала бумаги и даже в присутствии других лиц. Но стоило ей разорвать кондиции, а другого экземпляра не было, как она стала полновластной императрицей.

— Ну что ж, в путь! — сказал я, чинно поклонился Елизавете Петровне, словно императрице, и чуть менее глубоко поклонился Анне Леопольдовне.

Мы шли пешком. Ещё когда соглашение не было подписано, мне уже докладывали, что все началось.

Рестораны и половина кабаков Петербурга выкатывали бочки с вином и пивом прямо на улицу, несмотря на сырую погоду, чтобы все видели, начали жарить свиней и телят. В город выходили усиленные патрули моих людей. Скоро должен быть введен в столицу еще и уланский с драгунскими полками, вернее, кто остался и не ушел на войну. Они так же не будут позволять празднику превратиться в погромы и пресекать пьяные инциденты.

Мальчишки, да и вполне взрослые люди, выкрикивали всё то, о чём только что мы договорились. Мимо проезжали кареты и одиночные всадники, которые разбрасывали повсеместно два скреплённых листа бумаги — это был свежий выпуск «Петербургских ведомостей».

Я шел рядом с Елизаветой и Анной, чуть позади, рядом с Остерманом.

— А если бы мы не договорились? — с большим удивлением, наблюдая происходящее, спросил меня Андрей Иванович Остерман. — Вы же все это готовили не один день.

— А у нас не было иного выбора, — ответил я своему союзнику.

Остерман посмотрел на меня изучающим взглядом, что-то там себе надумал и хмыкнул.

— А вы опасный человек, Александр Лукич Норов, — с серьёзным выражением лица заметил министр Остерман.

— А вы будете замечательным канцлером Российской империи, — сказал я.

Остерман ещё раз посмотрел на меня с удивлением. Ничего, я тоже удивлялся, не понимая, как Андрей Иванович нашёл время и возможности и договорился с Елизаветой Петровной, что она назначит его канцлером Российской империи. Может быть, он смог ей что-то нашептать на ухо в тот момент, когда я отлучался, принимая доклады. Тем не менее, министр Остерман своё не упустил.

А вот я, похоже, упустил. Ведь по соглашению Антон Ульрих становится прямо-таки фельдмаршалом. Кстати, на этом настаивала Анна Леопольдовна. И, как мне кажется, у них всё-таки назревают нормальные отношения, несмотря на то, что Анна метала в меня томные взгляды. А я? Может и в фельдмаршалы, но вот в генералы — с превеликим удовольствием.

Мы шли. Елизавета Петровна была поднята гвардейцами на наспех сколоченных носилках. Чуть ниже и позади престолблюстительницы на похожих носилках внесли и Анну Леопольдовну.

Народ, встречавшийся нам на пути, ликовал. В целом получилось создать атмосферу победы, праздника. Тем более, что Елизавета в большей степени, Анна Леопольдовна чуть меньше, разбрасывали серебряные монеты по ходу движения. А еще и бочки с вином. Ничего не меняется с эпохи Древнего Рима. Хлеба и зрелищ требует толпа.

Люди пристраивались к хвосту нашей колонны, и уже скоро, на подходе к Зимнему дворцу, наше шествие напоминало массовую первомайскую демонстрацию. Этого я и ожидал. А скоро у Зимнего дворца должны были и вовсе появиться толпы людей, которые будут ликовать и одновременно любопытствовать, что же всё-таки происходит.

В этом всем было несколько жалко Анну Иоанновну. Напротив, все должны были скорбеть по ней, но тут — радуются: король умер, да здравствует король! Ну или престолблюстительница.

Елизавета нашла меня взглядом. Я увидел, насколько она испугана. Кивнул ей одобряюще.

Мы подошли вплотную к вратам Зимнего дворца. Они были закрыты, и рядом, явно растерявшись, находилось не менее сотни разношёрстной публики. В основном были гвардейцы, некоторые дворяне, также вооружённые пистолетами.

— Дорогу императрице! — выкрикнул я.

На лицах людей появилось понимание происходящего. Они тут же открыли ворота. Там, дальше, где идёт колонна верных мне солдат и офицеров, этих дельцов обязательно разоружат. А сейчас я солгал, чтобы не иметь лишних проблем. Смена власти уже и так не обошлась без крови.

Впереди были серьёзные разбирательства, выявление преступников и героев. А пока Елизавета и Анна Леопольдовна должны были с триумфом войти в Зимний дворец.

На крыльцо дворца выбежал ошарашенный, с взъерошенными волосами, с шальными глазами сумасшедшего человека — Андрей Иванович Ушаков. Рядом с ним тут же появилось порядка двух десятков бойцов. Они не направляли оружие. Все были растеряны.

Я махнул рукой, и группа захвата Фролова тут же начала работать. Это уже три десятка бойцов — настоящих рукопашников, с которыми могу сравниться разве что я сам. Минута — и все лежали мордой в пол. Ушаков был поставлен на колени. Очень интересно будет посмотреть, когда теперь уже я приду в пыточную. Когда сниму с дыбы Артемия Волынского и повешу туда Ушакова.

— Изменник! По твоему наущению началась война со Швецией! — тут же определил я статус Ушакова.

Мои бойцы схватили его и повели прочь, чтобы глаза не мозолил и не провоцировал меня. Елизавета даже бровью не повела.

Престолблюстительница Российской империи, а следом