Последним докладчиком на сегодня был военный министр генерал Николай Онуфриевич Сухозанет. Надо сказать, что озвученная им программа впечатляла. Упразднение военных поселений и кантонистов. Сокращение сроков службы для нижних чинов с двадцати пяти до пятнадцати лет и связанная с этим демобилизация старослужащих, а также многие другие мероприятия, направленные на уменьшение расходов. Единственно, о чем он не упомянул, была реорганизация армии на новых началах. Но в какой-то мере это можно было понять. Времени с его назначения прошло не так много, чтобы можно было требовать коренных преобразований. И все же…

— Господа, а вам не кажется, что все мы ни слова не сказали о главном? — спросил я под конец совещания.

— Это о чем же? — хитро прищурился недавно назначенный министром внутренних дел Ланской.

— О реформах, многоуважаемый Сергей Степанович. В частности, об освобождении крестьян. Нисколько не сомневаюсь, что объявление манифеста об освобождении на коронации было бы весьма положительно встречено как простонародьем, так и образованным обществом?

— Полагаю, на сегодня довольно, — резко прервал нас Александр, после чего министры поспешили откланяться, оставив нас наедине с братом. Некоторое время он молчал, видно не зная, с чего начать.

— Костя, ты слишком торопишь события, — решился наконец он.

— Если помнишь, мы поклялись отцу!

— Да, конечно же, я помню, просто…

— Что?

— Видишь ли, брат, управлять государством гораздо сложнее, чем армией или морским министерством. Надобно учитывать мнения разных сторон, а их интересы не просто не совпадают, но иной раз прямо противоположны.

— Поверь мне, в армии все примерно так же. Но командующему в любом случае надо видеть конечную цель и делать все, чтобы ее достичь. Для чего отдавать распоряжения и требовать их выполнения!

— Наш отец во время своего царствования именно так и делал, — устало улыбнулся Саша. — И посмотри, куда это нас завело? Хозяйство в стране в упадке, государственное управление в расстройстве. Про армию и говорить нечего. Не думай, будто я не понимаю, чем тебе обязан. Если бы не ты и божье заступничество, Франция и Англия смяли бы нас…

— Ты преувеличиваешь мою роль во всем этом.

— Нисколько. Ты и только ты единственная причина наших побед. Но двигаться дальше, полагаясь только на принуждение, нельзя. Сейчас мир и нам нужно не повелевать, а убеждать. Если понадобится, уговаривать, постоянно идти на компромиссы, от которых, быть может, с души воротит, но иначе никак! Ты меня понимаешь?

— Думаю да. Нам нужна команда единомышленников, опираясь на которую мы сможем провести необходимые преобразования. И такие люди, поверь мне, в России есть. Нужно только бросить клич, и они соберутся вокруг тебя…

— У меня уже есть команда и единомышленник. Это ты, Костя. Да-да, ты единственный человек в России, обладающий безусловным авторитетом. Тебя послушают, за тобой пойдут… и потому ты должен возглавить реформы!

— И получить все шишки? — усмехнулся я, начиная понимать, куда тот клонит.

— У нас нет другого выхода, — развел руками брат. — Благополучие нашего дворянства, какими бы либералами ни были отдельные его представители, зиждется на рабском труде их крепостных! И, поверь мне, никто из этих господ не захочет обменять свое комфортное существование на такую эфемерную вещь, как всеобщее благо. А если мы попытаемся сделать это силой, закончим как дед…

— Хочешь, чтобы я был злым полицейским?

— Что, прости?

— Да так. Мне тут рассказывали, что допрос преступников легче вести двум разным чиновникам. Один кричит, угрожает поркой или даже каторгой, запугивая подследственного, а второй, придя позже, наоборот, утешает и даже пытается как-то помочь. Но для этого подследственному нужно и самому пойти на уступки. Сообщить то, что знает, или в чем-то раскаяться. А уж тот сделает все, чтобы разоткровенничавшийся узник вышел сухим из воды.

— Хм. Умно. И да, ты, пожалуй, прав. Именно так мы и будем делать. Ты пойдешь на пролом, а обиженные будут прибегать ко мне.

— Мы так не договаривались…

— Знаю. Но иного выхода у нас нет. Пойми, Костя, или так, или никак. Я понимаю, что ты наживешь огромное количество врагов. От тебя отвернется вся наша аристократия. Но это твой крест, и никто, кроме тебя, не сможет его нести!

[1] Бюджетные траты в Российской империи делились на «обыкновенные», то есть, запланированные и «чрезвычайные». Последние выделялись в случае войн, стихийных бедствий или… реформ.

Глава 23

Первопрестольная встретила нас колокольным звоном, шпалерами войск вдоль следования императорского кортежа и толпами народа за ними. Казалось, что не только Москва, но вся Россия прибыла, чтобы увидеть венчание на царство моего брата, которому было суждено войти в историю как Освободитель. Всякий раз, когда мы с ним попадались на глаза людям, раздавалось громовое ура, летели в воздух треухи и картузы простонародья, фуражки студентов и шляпы солидных господ. Дамских чепчиков, в правду сказать, не замечал, но представительницы прекрасного пола встречались достаточно часто и вели себя также эмоционально.

Вообще, в воздухе буквально носилось ожидание чего-то светлого. Можно сколько угодно говорить о достоинствах «последнего рыцаря Европы» Николая I, но правда была в том, что люди устали от его долгого правления. От полицейского надзора, пронизавшего все стороны жизни, от цензуры, от засилья чиновников. Страна ждала перемен и надеялась на лучшее.

Но чем больше радовался новому царствованию простой народ, тем мрачнее становились окружившие трон придворные. Нет, внешне они конечно тоже демонстрировали верноподданнический восторг, но стоило нам с братом отвернуться, как в спины впивались настороженные взгляды. Элита империи тоже ждала перемен и страшилась их. Даже самые либерально мыслящие помещики вполне отдавали себе отчет, что в случае освобождения крестьян их уровень жизни неминуемо снизится, ибо позволить себе многочисленную прислугу с выездами, псарнями и крепостными театрами они больше не смогут. Что уж тут говорить о консерваторах, для которых отмена владения человеческими душами была сродни апокалипсису. Подрывом устоев. Разрушением скреп…

Такая церемония, разумеется, не могла обойтись без представителей иностранных дворов. От Франции им оказался мой друг и, я бы даже сказал, деловой партнер граф Морни, вручивший свои верительные грамоты буквально за несколько дней до начала коронации. Его прибытие оказалось для меня не самым приятным сюрпризом, поскольку я рассчитывал, что Шарль будет заниматься каналом, однако брат Наполеона III заверил меня, что с нашим проектом все в порядке и его личного вмешательства не требуется.

Британскую миссию возглавлял пятидесятилетний предводитель вигов в верхней палате парламента лорд Гренвиль Левесон-Гоуэр, 2-й граф Гренвиль, отец которого (граф под номером