На самом деле он не ругался, чётко и конкретно указывал на все ошибки, объясняя при этом, как нужно было действовать в том или ином случае. Голос он слегка повысил, и видно было, что слегка завелся, только когда начал чихвостить Дмитрия за его действия во время ранения Степки. Говорил он вроде как для всех, но смотрел при этом в упор на Дмитрия.

— Вы должны понять, запомнить и принять одну простую мысль: пошли на вылазку вместе, вместе должны вернуться. Но это не самое главное, потому что по всякому бывает, иногда кому-то и смерть нужно принять, чтобы остальные смогли вернуться, главное же — это взаимовыручка. Сам погибай, а товарища выручай, потому что верный товарищ — это главная ценность, которая есть у каждого из вас. Добыча — это пыль под ногами, не взяли сегодня, возьмёте её завтра, а верного товарища завтра может и не найтись, если сегодня его потеряешь.

Тут Дмитрий не выдержал и с каким-то даже надрывом произнес:

— Да не видел я, как Степку ранили. Лошадей тогда собирал в связку и добычу на них грузил.

— А должен был видеть, тем более что находился в десяти шагах от шатра, Семен вот увидел и вовремя помог не только убить врага, но и рану обиходить. Но это ладно, потом. А почему он один полон выводил, почему оставили и уехали, добыча глаза застила?

Тут уже я вмешался.

— Уехали, потому что я велел, раненый только мешал бы с полоном управляться.

— Не выгораживай! — рявкнул Святозар. — Должны были доскакать до кустарника и уходить вместе, бросив лошадей и добычу, которую было не унести. Там вам идти до плота было не так и далеко. Степку вашего на лошади растрясло так, что только чудом вы его не потеряли, а так бы спокойно ушли и вывезли раненого и с освобожденными управились бы втроём легче. Или ты, Семен, думаешь, я не знаю, как тебе пришлось с этими девками?

В общем, Святозар чихвостил нас долго и со вкусом, притом не одному Дмитрию досталось, нам со Степкой тоже неслабо прилетело. Степке больше за то, что в шатер попёрся напролом, как бык на случку, а мне за то, что раз взялся командовать, то надо было досконально объяснить каждому, что и как делать. Мои возражения, что действовать пришлось быстро, и времени что-то объяснять, не было в принципе, во внимание не принимали. Святозар ответил конкретно:

— Значит, нечего было и начинать.

Оказывается, разбором полётов старики не ограничились и, пообещав заняться нашим воспитанием уже всерьез, перешли к вопросу раздела трофеев.

Святозар сразу начал с наказания, внимательно при этом отслеживая реакцию ребят на свои слова.

Так, он объявил, что все вынесенное мной из лагеря в одиночку разделу не подлежит и что долю мне с моих трофеев кругу отстегивать не надо. Объяснил это наказанием ребятам за то, что бросили меня одного.

Общую добычу (восемь лошадей и целый десяток переметных сумок с добром) решили делить на троих поровну. При этом две лошади велели передать кругу как долю от трофеев, а остальное разделить, притом с этим тоже непросто. Лошадей велели продать и пообещали с этим помочь, а вырученное серебро уже разделить. Просто не по статусу нам такие скакуны, да и кормить подобных лошадей нужно зерном, что в нашем положении невозможно.

Самое смешное, что содержимое переметных сумок без меня никто и не подумал смотреть, поэтому, говоря о разделе трофеев, если не брать во внимание лошадей с седлами, говорили, по сути, непонятно о чем, но это было дело поправимое.

Когда закончили и с этим тоже, старики, переглянувшись между собой, как то дружно собрались и ушли, а мы наконец-то смогли спокойно поговорить.

Правда, начался разговор совсем не спокойно.

Дмитрий нервно произнес:

— Будь они прокляты, эти лошади вместе со всем добытым добром. Семен, я правда не видел, что Степку ранили, заметил уже, когда ты его перевязывал и сразу подъехал.

— Да ладно тебе переживать, обошлось же, — попытался успокоить его Степка, я же отвечать не торопился, прокручивая в голове все события, а потом после довольно продолжительной паузы спросил:

— А выстрел из самопала ты слышал?

— Выстрел слышал и татарина падающего видел, а Степку раненого — нет хоть и осмотрелся вокруг. Если бы видел, что он ранен, сразу примчался бы помогать.

Честно сказать, мне очень хотелось ему верить, хоть и не забыл свои мысли в тот момент боя о том, что ему хабар важнее товарища. Так-то вроде искренне говорит, но чужая душа — потемки, вот и думай теперь.

Понятно, что эти мысли я оставил при себе, но для себя решил присмотреться к парню, особенно когда трофеи будем делить.

Чтобы поменять тему разговора, спросил:

— А почему лошадей восемь? Из же вроде меньше было, когда вы со Степкой уезжали.

— По дороге остальных прихватили, — как бы отмахнулся Дмитрий. Видно было, что волнуют его сейчас совсем даже не лошади.

Засиделись с ребятами допоздна, вспоминая свои приключения и делясь планами на ближайшее будущее, а когда разошлись, я даже с трудом помню, как укладывался спать в своём шалаше. Казалось, не успел залезть, как вырубился. Утром же проснулся с мыслью, что хочу в баню, прямо до зубовного скрежета хочу…

Эпилог

— Вот же мама Маша, до сих пор не простила. И откуда в ней столько злости, ведь знаю, что до сих пор меня за сына почитает, а простить не может, — в сердцах выпалил Князь, откладывая письмо в сторону.

— Да, тётя Маша она такая, кремень, а не женщина, её никакие невзгоды не способны сломать. Видел бы ты, как она моих ратников гоняла за то, что кирпичи её внука взяли без спросу для очагов, им серебром пришлось откупаться, только чтобы оставила их в покое, — с улыбкой подтвердил собеседник.

— Всегда удивлялся, что у тебя с ней получалось ладить. Зная её отношение к твоему отцу, странно, что ты к ней по-доброму относишься.

— А как иначе? Это она на отца шипела, а меня привечала и часто защищала от гнева батюшки, сам же знаешь, каким я был малым.

— Ладно, Игнат, расскажи лучше про сына, ты же наверняка пообщался с племянником, каким он стал?

— Ага, как же,