Выскочив из машины, я побежал к своим.

— Поговорили? — коротко спросил Шухер, окидывая взглядом мою запыленную одежду и бледного Гуся в салоне.

— Ага, три раза, — отмахнулся я, переводя дух. — По Гусю из «хамви» стреляли. Ранен.

Миха, хмурясь, пошел помогать Гусю выбраться. Слава тут же начал рыться в аптечке.

— Значит война, — констатировал Шухер, подходя ко мне. — Куда они дальше?

На пыльном капоте Волги мы нарисовали карту. Прямая дорога вела в центр города, но, как нам казалось, скорее всего, они поедут по объездной, чтобы выйти к стратегическим точкам — мосту через реку, может быть, или к воинской части, где сидел наш майор.

— Объездная, — сказал я, и Шухер молча кивнул. — Там, за поворотом, где дорога сужается между старыми складами. С одной стороны — кирпичная стена, с другой — обрыв в овраг. Идеально для засады.

— И идеально для того, чтобы нас там в мышеловке взяли, — мрачно заметил Слава, перевязывая Гусево плечо. — Один выход.

— Другого нет, — я посмотрел на Шухер. — Берем РПГ и все выстрелы. Остальные — с автоматами, на крыши складов. Задача — не уничтожить, а задержать, напугать, заставить окапываться. Один точный выстрел по головной машине — и дорога будет заблокирована минут на двадцать, пока они не оттолкнут ее в кювет.

— А потом? — спросил Миха, поддерживая Гуся.

— А потом мы смываемся, пока они возятся с броней. Через овраг, к реке. У них колесная техника, по оврагу не пойдут.

План был дерзким, почти самоубийственным. Но это был единственный шанс хоть как-то ударить по этим наглецам.

Добравшись до места, мы затаились в старых кирпичных складах. Место и впрямь было идеальным для засады — дорога делала крутой поворот, сжимаясь между высокой кирпичной стеной и обрывом.

Мы с Шухером забрались на второй этаж самого крайнего склада, откуда открывался вид на весь участок. Шухер снял с плеча РПГ-7, его движения были выверенными и спокойными. Он осмотрел гранатомет, проверил механизм, потом молча вложил в него кумулятивный выстрел.

— Целься в головной, — тихо сказал я, глядя в бинокль на пустующую дорогу. — В борт, по центру. Останови его — остальные упрутся.

Шухер лишь кивнул, устроившись поудобнее у окна, и положил тяжелый ствол гранатомета на кирпичи.

Рядом с нами, в соседнем окне, устроился Слава-солдат со своей СВД. Его задача была проста — прижать пехоту, если та попытается высадиться.

Остальные двенадцать человек, включая Гуся, который, бледный, но сжавший в здоровой руке АК, заняли позиции вдоль на первом этаже и на крыше соседнего здания. Их работа — шквальный огонь на подавление, чтобы создать у натовцев впечатление, что их атакуют крупные силы.

Тишина становилась все более гнетущей. Слышно было, как где-то капает вода, как поскрипывает под ногой Шухера раздробленный кирпич. Я снова и снова прокручивал в голове наш хлипкий план. Один выстрел. Задержать. Сбежать. Это была не атака, а жест. Отчаянный и, возможно, бесполезный, но необходимый.

И вот до нас донесся нарастающий гул дизелей и скрежет гусениц. Они ехали без разведки, уверенные в себе. В объективе бинокля показался тот самый головной «Бредли». За ним — остальные.

— Готовьсь, — выдохнул я.

Шухер прильнул к прицелу. Его палец лег на спуск.

БТР въехал в сужение. Еще секунда…

Глухой хлопок выстрела из РПГ разорвал тишину. Ракета, оставляя за собой дымный шлейф, рванула к цели. И попала. Не в борт, как планировали, а в переднюю часть, в место сочленения корпуса и башни. Прожгла броню. Из люков головного «Бредли» повалил густой черный дым, он резко дернулся и встал поперек дороги, как и было задумано.

Но то, что случилось дальше, не было запланировано. Внутри что-то взорвалось — видимо, боезапас. Взрыв разорвал БТР изнутри. Огненный шар вырвался из всех щелей, отбросив в сторону башню. Никто из экипажа не вылез.

— Отход! — закричал я.

Ответный огонь был шквальным и прицельным. Пушки оставшихся «Бредли» и пулеметы «Хамви» прошивали наш склад, словно ножом срезая кирпичные парапеты. Пули впивались в стены с мокрым чавканьем, поднимая облака известковой пыли. Натовцы не паниковали. Они действовали с холодной, выверенной эффективностью. Пехота, рассыпавшись цепью, начала обходить наши позиции с флангов, прижимая нас к стене и обрыву. Нам банально некуда было отступать, не попав под перекрестный огонь.

— Не выйдет! — сипло крикнул Шухер, меняя позицию под свинцовым ливнем. — Обходят! С флангов!

Я одним быстрым взглядом оценил ситуацию. Они действовали грамотно, профессионально — две группы уже заходили с тыла, отрезая нас от единственного пути к отступлению через овраг. Промедление в минуту — и все мы будем в мешке. Выбраться всем было невозможно.

— Миха! — рявкнул я, в упор расстреливая очередной магазин в сторону наступающих. — Забирай людей и через овраг! Немедленно!

— Но как… — начал он, его лицо было перекошено от ярости и нежелания бросать своих.

— Это приказ! — перебил я, уже меняя магазин. — Все, кто может двигаться, — отход! Мы прикроем.

Шухер, не отрываясь от прицела своего автомата, лишь резко кивнул, его взгляд был красноречивее любых слов. Он оставался. Рядом, прижавшись к стене, был Слава. Этого хватит. Этого должно хватить.

Миха, стиснув зубы, махнул рукой оставшимся бойцам. Те, кто был еще на ногах, пошли за ним, ведя беспокоящий огонь. Мы же, трое, остались у развороченной стены, создавая иллюзию яростного сопротивления, чтобы дать им хоть несколько лишних секунд.

Бой растянулся на долгие, изматывающие минуты. Мы отстреливались из последних сил, но кольцо сжималось. Слава-солдат, меняя позицию, получил осколок от срикошетившей пули прямо в лоб. Он не крикнул, лишь ахнул и рухнул на колено, успев перед этим дослать очередной патрон в затвор. По его лицу ручьем текла кровь, заливая глаза.

Шухер, пытаясь прикрыть его, рывком рванулся вперед и тут же осел, схватившись за бедро. Пуля, пробив мышцу, вышла навылет, оставив рваную, кровавую дыру. Он ругался сквозь стиснутые зубы, но его автомат умолк.

Я сам оглох от близкого разрыва, мир на секунды погрузился в звенящую вату, и только липкая кровь, сочившаяся из уха, напоминала, что я еще жив. Мы были прижаты к земле, израсходовали почти все патроны. Исход предрешен. Оставалось только продать свои шкуры подороже.

И в этот момент, когда казалось, что следующая секунда станет последней, земля под нами дрогнула. Не от взрывов, а от тяжелого, нарастающего гула, исходившего откуда-то из-за поворота. Гул, переходящий в лязг гусениц, рвущий душу рев дизелей.

И они показались. Из-за угла, медленно, величаво, как доисторические ящеры, выползли