У нее сдавило горло. Я так долго думала, что это невозможно, сказала она. Но мы ошибались, Джош. Если это получится, представь, куда еще мы можем попасть, что сделать, что увидеть! От переполняющих ее мыслей у нее кружилась голова. А может, когда-нибудь мы не будем ограничены только Англией и Гонконгом. Все может измениться!

Я знаю, сказал он, все еще улыбаясь. Он потянулся к ней и жадно поцеловал. Она прижалась к нему, чувствуя себя как в начале их отношений, когда они были молоды и жили вдвоем в большом доме, а вся ответственность взрослой жизни маячила где-то далеко на горизонте.

Спасибо, прошептала она, не отрываясь от его губ. Что мечтаешь вместе со мной.

Через два дня, в пятом часу утра, зазвонил телефон.

Он вылез из постели, чтобы ответить. Слушаю, сказал он по-английски. Дом Ванов.

Затем он услышал рыдания.

Ма, сказал он, чувствуя, что у него пересохло во рту. Он инстинктивно схватился за нефритового Будду на шее.

Он перешел на кантонский. Ма, что случилось? Твой отец, сказала она. Несчастный случай.

Лили обнаружила его на крыльце: он сидел и смотрел в темноту. Впервые за много лет у него в зубах была зажата сигарета. Положив трубку, он дошел до магазина в конце улицы и купил пачку сигарет и зажигалку.

Лили села рядом, но он не мог на нее смотреть. Он чувствовал… Он не знал, что чувствует. Просто продолжал курить.

Наконец она спросила: что случилось? И даже не коснулась его.

Мать звонила, сказал он, слыша, что его голос звучит странно. Автокатастрофа.

Отец? Она и сама не знала, как поняла, но поняла сразу. Может, узнала выражение его лица, поскольку уже видела его прежде на собственном лице.

Он кивнул, стряхнул пепел и снова поднес сигарету к губам. Темнота сглаживала все вокруг. Впереди виднелись очертания заборов и свет фонаря на другой стороне улицы. Стоял пронизывающий холод; он был в куртке, а она ― в одной пижаме и халате.

Думаешь, спросила она, это как-то связано с тем, что случилось два дня назад?

У него закружилась голова. Почему?

Она пожала плечами. Подумала о своем отце, о вопросительном взгляде матери, когда между ними лежала мертвая бабушка Мэри. У нее в груди что-то шевельнулось. Иногда, сказала она, мне и правда кажется, что за все нужно платить.

За что платить? Он сухо усмехнулся и снова стряхнул пепел. Не драматизируй, Лили.

Люди умирают. Это жизнь. Твой отец умер. Моя бабушка. Твоя. Когда-то и мы умрем.

Не знаю. Она встряхнулась, вытирая влажные глаза тыльной стороной ладони. Я просто подумала, что… возможно… здесь есть связь.

А раньше эта связь была?

Не знаю, повторила она, качая головой. Иногда… Джош, пожалуйста, не злись… но иногда мне кажется, что с тем, что мы делаем, связано столько… смертей.

Смертей? Он фыркнул. Каких смертей?

Твой дедушка, сказала она. Ты ведь пытался вернуться и спасти его.

Он вздрогнул; после того как он рассказал ей о попытках спасти деда, они больше никогда это не обсуждали.

Она продолжила: Ева все время видит мою бабушку Мэри. Томми отправляется в предвоенные годы. Даже с Брюсом Ли… Я не знаю.

Ты просто потрясена, сказал он на удивление ровным тоном. Выдохнул очередной клуб дыма. Может, и я тоже. Вот и все. Когда это мы стали суеверными, как все эти китайцы, а?

Она не знала, что ответить. Начинало светать, и она взяла его под руку и положила голову ему на плечо. Мне очень жаль, сказала она. Почувствовала, как он напрягся.

Ничего, сказал он. Она чувствовала его дыхание, когда он вдыхал и выдыхал дым. Мы не были близки.

А это имеет значение?

Он пожал плечами. Должно.

Это что-то меняет? В ее голосе прозвучали просительные нотки, которые она не смогла скрыть.

Он покачал головой. Губы вытянулись в тонкую полоску. Нет. С чего бы?

С того момента Эксперимент стал чем-то большим, чем просто эксперимент. Не считая времени, которое он посвящал лекциям и исследовательским проектам в университете, Джошуа всегда сидел в кабинете и готовился. Когда Лили не занималась детьми, она была с ним и рылась в толстых томах исторических книг. Стены были увешаны картинами и черно-белыми фотографиями ― жителей викторианского Лондона, идущих по улицам, серого неба, Вестминстерского моста в тумане. На подлокотниках кресел и дивана висела одежда той эпохи, из-под стола и штор торчала винтажная обувь. На доске аккуратным почерком Джошуа и плавными, почти неразборчивыми каракулями Лили были выписаны события 1899 года.

А потом наступил день, когда Лили хотела попасть в первое января 1900-го, но необъяснимым образом оказалась в последних секундах 1899 года, прямо перед тем, как часы пробили полночь.

Это знак, сказала она мужу, вернувшись. Перед нами открывается дверь. Что-то указывает, что нам нужно совершить прыжок. Что-то… В этом что-то есть!

Джошуа, ликуя, поцеловал ее. Его напряженное, сосредоточенное выражение сменилось облегчением. Что-то явно происходит, согласился он. Что-то зовет нас. Прямо как Еву зовут люди из прошлого. Или как Томми постоянно тянет в одно и то же время. Может, если мы совершим это путешествие…

Когда мы совершим это путешествие, поправила она, тоже улыбаясь, возможно, мы найдем ответы на свои вопросы.

Как думаешь, спросил Джошуа, это какая-то сила? Что-то вроде силы притяжения?..

Нет. Она задумчиво покачала головой. Мне вот интересно, может… может, мы упускаем какую-то связь. Я думаю, она может быть эмоциональной или поколенческой. Взять, например, Еву. Ой, ну не смейся. Она мрачно посмотрела на Джошуа, когда тот закатил глаза. Не просто так ее тянет к нашим родным. К моей прабабушке, например.

А насчет Томми…

Томми еще совсем зеленый, отрезал Джошуа. Возможно, его способности еще не раскрылись.

А возможно, в том периоде, куда он постоянно возвращается, есть что-то важное.

Джошуа вдруг изменился в лице. Он будто и не слышал, что сказала Лили, но потом спросил: думаешь, стоит взять их в это путешествие?

Лили усмехнулась. Ты, наверное, шутишь.

Он пожал плечами. Они же были с нами, когда мы видели Брюса Ли.

Но туда-то зачем?

Мне больше нечего им дать, серьезно сказал Джошуа. Только это.

Джош, это не так.

Ты знаешь, что так. Он потер лоб большим пальцем. Разве мы не должны их натаскивать?