— Знаешь, голубчик, — произнёс есаул негромко, но каждое слово падало, как удар камня, — я тридцать лет воевал с басурманами в степях. Они были крепкие орехи, не каждый говорил. Но я всегда умел их разговорить. Хочешь, покажу, как это делается? Начнём с пальцев. По одному. Медленно.

Ямщиков задрожал всем телом, глаза расширились от ужаса. Он скосил глаза на ревизора, на его золотой орден, на других чиновников за его спиной. Понял, что игра окончена. Что его предали, бросили в мясорубку, и теперь единственная надежда не сдохнуть прямо здесь — это говорить.

— Рябов… — просипел он. — Купец Гаврила Никитич Рябов.

Кошкин резко обернулся, уставился на пленного. Его чиновники начали торопливо доставать бумагу и перья, понимая, что сейчас творится история.

— Громче! — приказал я. — Пусть господин ревизор слышит каждое слово!

— Рябов нанял! — заорал Ямщиков, брызгая слюной с кровью. — Пятьдесят рублей золотом дал аванса! Ещё сто обещал, когда мы тут всех кончим! Сказал, что ревизор приедет, что надо подгадать так, чтобы всё на бунт списать! Сказал: «Вали всех, и чинушу этого тоже, если мешать будет, спишем на шальную пулю»!

Лицо Кошкина пошло красными пятнами. Он услышал то, что касалось лично его. «Вали чинушу». Рябов не просто использовал его втёмную — он готов был пожертвовать им как пешкой.

— Рябов⁈ — переспросил ревизор, голос дрожал от возмущения. — Купец Рябов⁈ Это тот самый человек, который подавал жалобы в губернское правление⁈

— Именно он, ваше благородие, — подтвердил я. — Он не только клеветал на меня в официальных бумагах, но и нанял убийц, чтобы физически уничтожить всех нас.

— Записывайте! — визгливо крикнул Кошкин своим помощникам. — Каждое слово записывайте! Протокол допроса! Именем Его Императорского Величества!

Я жестом подозвал Степана. Тот, всё ещё прижимая к груди папку с документами, подошёл и протянул мне несколько листов.

— Фёдор Ильич, — сказал я тихо, но так, чтобы слышали все, — слова бандита — это одно. Но у нас есть и бумаги. Вот копии жалоб, которые Рябов строчил на меня во все инстанции. Видите даты? Каждая жалоба совпадала с попыткой диверсии или запугивания.

Я достал из внутреннего кармана сюртука сложенный лист — одну из жалоб Рябова, копию которой Степан ловко перехватил через подкупленного Аникеева.

— Прошу, изучите внимательно: в ней нет ни единого конкретного, проверяемого факта. Только расплывчатые, голословные обвинения. Рябов не брезгует даже самыми абсурдными суевериями, лишь бы любым способом меня оклеветать и очернить.

Кошкин взял протянутый лист, развернул, пробежал глазами текст, и на его лице отразилось нескрываемое отвращение.

Я продолжал:

— Фёдор Ильич, Рябов, к глубокому сожалению, не ограничился только бумажной войной и жалобами. Он пошёл намного дальше…

Я подошёл к другому пленному — раненому в плечо, который всё это время молчал, глядя в землю.

— Кто командовал нападением? — спросил я.

Раненый поднял голову. Лицо его было перекошенным и в глазах теплилась злоба.

— Шмаков Пётр Семёнович, — прохрипел он. — Командовал он. Бывший вахмистр.

— Где он сейчас?

— Мёртв, — буркнул раненый. — Ваши казаки порубали его в лесу. Видел своими глазами. Пытался бежать, но не успел.

Жаль. Было бы лучше взять его живым — главного организатора. Но мёртвый командир тоже годился как доказательство.

— Савельев, — позвал я есаула. — Найдите тело Шмакова. Притащите сюда. Обыщите его карманы — там должны быть документы, расписки, письма от Рябова. Всё, что найдёте, — несите сюда.

Есаул кивнул, отдал команду двум казакам. Те умчались в лес.

Я повернулся к Кошкину, который всё ещё стоял, держа в руках жалобу Рябова и глядя на неё с нескрываемым отвращением.

— Фёдор Ильич, вы видите картину. Купец Рябов систематически клеветал на моё предприятие через официальные жалобы. Одновременно подкупал чиновников — об этом у нас тоже есть документы, расписки, свидетельские показания. А когда понял, что бумажная война не сработала, нанял банду из пятидесяти головорезов, чтобы устроить резню. И использовал вас, представителя государственной власти, как прикрытие для своего преступления.

Я выдержал паузу, давая словам осесть.

— План был таков: вы приезжаете, начинаете ревизию, и в разгар проверки начинается «бунт» — то есть нападение бандитов, замаскированное под наше «сопротивление властям». Вы видите стрельбу, кровь, хаос — и делаете вывод, что здесь действительно происходит нечто преступное. Оформляете это как незаконную деятельность и бунт против короны. Прииски конфискуются в пользу казны, а затем передаются «добропорядочному купцу Рябову» для «восстановления порядка». Изящная схема, не правда ли?

Кошкин молчал, глядя на развороченные ворота, тела убитых бандитов, связанных пленных, дымящиеся развалины. Его лицо становилось всё краснее от ярости.

— Этот негодяй! — выдохнул он сквозь стиснутые зубы. — Он использовал меня! Пытался сделать меня соучастником своего преступного заговора! Опозорить губернское правление! Подорвать авторитет государственной власти!

Он развернулся к своим жандармам, ткнув пальцем в людей Рябова из своей свиты, которые попытались незаметно отступить к воротам.

— Немедленно арестовать всех подозреваемых! — рявкнул он. — Эти господа явно знали о готовящемся нападении и сопровождали меня с определённой целью! Задержать их как соучастников!

Жандармы, опомнившись от шока, бросились выполнять приказ. Люди Рябова попытались сопротивляться, один даже выхватил пистолет, но казаки моментально обезоружили их, скрутили, швырнули наземь рядом с остальными пленными.

Минут через десять из леса вернулись люди Савельева, они волокли за собой труп — крупного мужика с широкими плечами и изрубленной саблями грудью. Шмаков. Они положили его рядом с пленными, обыскали карманы.

— Андрей Петрович, — один из казаков протянул мне кожаный кошелёк, туго набитый бумагами. — Вот. У него при себе было.

Я развернул кошелёк, достал содержимое. Письма. Несколько писем, написанных торопливым, неразборчивым почерком. Я развернул первое, начал читать вслух, чтобы все слышали, особенно Кошкин:

— «Шмаков! Времени нет! Выступайте немедленно! Ревизор Кошкин прибудет к полудню на прииск Воронова. Ты должен ударить одновременно с его приездом! Уничтожить всех без исключения — Воронова, его людей, женщин, детей! Никого не оставлять! Сжечь лагерь дотла! Если справишься — получишь обещанное золото плюс долю в приисках после конфискации! Не подведи! Рябов.»

Повисла мёртвая тишина. Кошкин побелел ещё сильнее, если это вообще было возможно.

— Это его почерк? — спросил он хрипло. — Вы уверены?

— Абсолютно уверен, ваше благородие, — подтвердил Степан, подходя ближе и рассматривая письмо. — Я видел десятки документов за подписью Рябова. Это его рука, без всякого сомнения. И печать его личная на сургуче.

Я достал второе письмо. Оно было ещё интереснее — подробные инструкции: сколько человек взять, каким маршрутом двигаться, когда ударить, как