Кто такой назначенный директор станции и что конкретно с ним произошло в последние три года, мне подробно рассказал Виктор Семёнович ещё неделю назад, когда только готовилось это назначение. Он, кстати, лично был не очень этим назначением доволен, я это по его поведению видел сразу.

— Понимаешь, Георгий Васильевич, — говорил он мне тогда в кабинете, — он человек, безусловно, способный, это факт. Специалист высочайшего класса. Но судимый по политической статье. А вдруг?

Что вдруг товарищ Андреев не договорил, но это и так понятно.

— А вдруг ничего, — ответил я тогда спокойно. — Специалист такого уровня нужен позарез. А времени на раскачку нет совсем.

— Ну, посмотрим, — вздохнул Виктор Семёнович. — Надеюсь, ты прав.

Как я заметил за время нашей совместной работы, товарищ второй секретарь по возможности старался тщательно избегать совместной работы и тем более личного тесного общения с теми, кто в тридцатые годы привлекался по любым политическим делам. По-видимому, искренне считал, что береженого бог бережёт от неприятностей. Я, конечно, ему в этом сугубо личном деле не судья, у каждого свои страхи и свои демоны.

Поля станции, это просто образцовая картинка, идеальный порядок, всё словно по линейке расчерчено. Как такой немногочисленный измученный коллектив сумел так качественно сработать за столь короткое время, совершенно непонятно. Я в сельском хозяйстве, конечно, разбираюсь примерно так же, как в классическом балете, то есть практически никак. Но видимый результат невооружённым глазом даже неспециалисту. Чуянов, кстати, торжественно пообещал сегодня походатайствовать перед Москвой о возвращении племенного поголовья скота, которое успели отогнать куда-то в глубь Казахстана осенью сорок второго года, если, конечно, оно там уцелело.

Вообще общая картина, открывающаяся за окном машины по мере нашего приближения к городу, не может не радовать глаз и душу. Большая часть дороги до станции мы едем по трассе, которая ведёт сначала в Михайловку, а затем дальше на северо-запад в Борисоглебск. С учётом уже начавшегося полным ходом масштабного строительства цементного завода в Михайловке её успели прилично подлатать. Засыпаны все ямы и воронки, расчищены обочины и прилегающие поля от многочисленных обломков разбитой техники и оружия. Разбитую технику уже вывезли в основном на наш ремонтно-восстановительный завод. Местами кое-где вдоль дорожного полотна уже зеленеют свежепосаженные лесополосы, пока тоненькие прутики, но через несколько лет они станут мощными раскидистыми деревьями.

Обработанных засеянных полей вдоль дороги ещё практически нет, слишком мало техники и рабочих рук в деревнях. Но везде видно мощное весеннее буйство природы, её неудержимую животворную силу. Поднимающиеся молодые травы уже кое-где даже полностью скрыли страшные зияющие шрамы войны, глубокие воронки от снарядов и авиабомб. И иногда даже как-то не верится, что прошлой осенью, здесь шли страшнейшие кровопролитные бои, гибли десятки тысяч людей с обеих сторон.

«Эмку» мне выделили почти новенькую, на её спидометре было всего около десяти тысяч километров пробега. За рулём Андрей, Михаил заболел какой-то простудой и уже целую неделю не работает, лежит дома с высокой температурой. Я еду на заднем сиденье, на переднем пассажирском мне категорически запрещено садиться инструкциями, это место строго для моих постоянных сопровождающих из органов. Сегодня дежурит старший лейтенант Кошевой.

Для меня он до сих пор человек-загадка, абсолютно закрытая книга за семью печатями. Я знаю о нём только самое минимальное: что его зовут Сергеем Николаевичем и ему двадцать пять лет от роду. Больше буквально ничего. Никаких лишних разговоров ни о чём, тем более на какие-то личные темы. Только служба и ничего кроме службы. С напарником Блиновым он методично меняется каждое утро по заранее известной только им ситуации, иногда прямо на улице возле машины.

Лейтенант Блинов тоже Сергей, но по отчеству Иванович, он на целый год моложе своего напарника по службе. Такой же закоренелый молчун и такой же преданный служака, словно под копирку сделаны.

Я от таких подчёркнуто молчаливых сопровождающих первое время просто тихо выпадал в осадок, совершенно не знал, как себя с ними вести и о чём говорить. Но Виктор Семёнович меня достаточно быстро просветил в этом вопросе и подробно объяснил, в чём именно дело.

— Не обижайся на них, Георгий Васильевич, — сказал он как-то после очередного совещания. — У них такая специфическая работа. Они обязаны молчать. И потом, ты теперь действительно важная фигура для области и страны.

Ларчик, оказывается, открывается на удивление просто. Моя скромная персона теперь почему-то является какой-то стратегически важной для страны фигурой, и сам Берия чуть ли не лично пообещал собственноручно пристрелить этих ребят, если с моей головы упадёт даже один волосок. Почему, мне конечно никто объяснять не собирается, наберусь терпения, время покажет.

Засланного вражеского казачка наши доблестные бдительные органы вычислили достаточно быстро, буквально за неделю интенсивной работы. Вернее, это оказалась засланная казачка, обычная с виду работница партийного дома, что-то вроде технички-уборщицы. Я даже толком не представлял, как она конкретно выглядит, хотя мы наверняка многократно пересекались в коридорах здания. Но со слов хорошо информированного Виктора Семёновича дама оказалась матёрым профессиональнымагентом абвера.

Без единого сучка и задоринки взять её не сумели, она оказалась готова к возможному аресту. Брали её поздно ночью дома, и она сразу же начала яростно отстреливаться из припрятанного дома оружия. В итоге упорно сопротивлявшуюся даму застрелили при штурме её квартиры, а вот её сообщника, проходившего формально как муж, взяли живым и невредимым. И он достаточно быстро всё подробно рассказал под обещание обязательного сохранения жизни. Благодаря полученной от него информации чекисты сумели успешно предотвратить ещё несколько серьёзных готовящихся диверсий в городе, в том числе и ещё одного тщательно спланированного покушения конкретно на мою персону, которое предполагалосьпровести прямо на заводе панелей.

Я, кстати, заметил, что многие работники обкома и горкома после всего произошедшего стали на меня как-то заметно по-другому смотреть. Похоже, я в их глазах всем этим как-то заметно возвысился, стал значительнее и важнее.

Когда мы уже подъезжали к городской черте, успешно миновав очередной контрольный пост, Кошевой совершенно неожиданно обернулся назад ко мне и дрогнувшим, непривычным голосом спросил:

— А вы, Георгий Васильевич, в Сталинграде конкретно где воевали? В каком районе?

— В самом центре города, в составе тринадцатой гвардейской, — ответил я, удивившись его внезапной разговорчивостью. — Практически с самых первых минут и почти до самого конца всей битвы.

— А мне здесь пришлось повоевать, — Кошевой показал рукой на печальные развалины посёлка Городище, мимо которых мы как раз