Слушая размеренную речь Сталина, Молотов окончательно утвердился в мысли, что решение уже было принято ещё до начала ночного совещания. И его интересовало теперь только одно: с кем же конкретно консультировался товарищ Сталин? Настолько непривычно звучали в его устах слова о необходимости подключения к этому делу западной прессы союзников.

Берия же думал совсем о другом, более практическом. У него были надёжные каналы в США и Великобритании, через которые ему не составит особого труда выполнить поручение Сталина. Эти каналы он использовал редко и крайне неохотно, берёг их. С этими людьми можно разговаривать только на одном языке, языке, где главное мерило доллары и фунты стерлингов. А тут этим господам просто надо гарантировать получение выгодных лицензий на производство этих изделий. Для них не имеет особого значения, что конкретно с этого получит СССР. Главное, пообещать им солидную долю от будущих барышей, и они сделают всё необходимое.

А вот Маленков думал о том, что ему в этом деле выпадает самая трудная, неблагодарная и крайне трудоёмкая работа с авторами и оформлением документации.

Глава 21

В постоянных заботах и хлопотах прошло почти три недели с того памятного дня, как мы забили первый колышек на площадке экспериментального завода. Каждый день был расписан по минутам, каждая минута на счету. Бесконечные совещания, объезды объектов, решение нескончаемых проблем с материалами, техникой, людьми.

В итоге только сегодня удалось вырваться для другого дела. И сейчас вечером девятого мая мы возвращались в Сталинград из нашей подшефной Сталинградской областной опытной сельскохозяйственной станции.

День выдался долгим, напряжённым, но радостным. Торжественная церемония передачи техники станции прошла с участием областного руководства. Мы передали целых десять восстановленных немецких тракторов и лёгких танковых шасси. Техника выстроилась ровной линией на главной площади станции, свежевыкрашенная в защитный цвет, с тщательно удалёнными немецкими крестами и свастиками.

Сапёры бывшего Донского фронта перед убытием на передовую ещё раз тщательно, буквально метр за метром, проверили всю территорию станции на наличие мин и неразорвавшихся снарядов. Работали они профессионально, методично, со знанием дела. А потом военные, используя свою технику, своими силами вспахали все поля станции, подготовив землю к севу. Трактора грохотали с рассвета до заката, оставляя за собой ровные, красивые борозды.

Крохотныеостатки довоенного коллектива станции, всего человек пятьдесят работников, сумели совершить настоящий трудовой подвиг, который был прямым продолжением подвига осени сорок второго года. Тогда часть работников станциисумела не только эвакуироваться под огнём наступающих немцев, но и вывезти с собой часть ценнейшей семенной коллекции, собиравшейся десятилетиями. Везли на телегах, несли в мешках на собственных плечах. Сорта в итоге были сохранены все без единого исключения, некоторые из них удалось спасти в буквальном смысле по жменьке, по горсти драгоценного зерна. И вот сейчас абсолютно всё до последнего зерна, семени и клубня уже посажено в землю, не пропало ни грамма бесценного материала.

Областные власти приняли жёсткое решение обеспечить в приоритетном порядке семенами, удобрениями и всем прочим необходимым на освобождённых территориях и в бывшей прифронтовой полосе только те хозяйства, где удалось провести полноценные весенние полевые работы в установленный срок. Решение суровое, но справедливое и правильное. В их числе были и наши подшефные: опытная станция и хозяйства Красноармейского района, которым мы тоже уже передали несколько единиц восстановленной техники.

Директором станции был назначен Владимир Андреевич Антонов, один из ближайших сотрудников академика Вавилова, осуждённых вместе с ним по тому же делу. Но ему по сравнению с другими, кого расстреляли сразу, в какой-то степени повезло, если вообще можно говорить о везении в такой ситуации. Его не расстреляли, как многих других товарищей, а неожиданно уже в сорок втором заменили смертную казнь двадцатью годами лагерей строгого режима. А две недели назад еще более неожиданно освободили досрочно и буквально через день назначили директором восстанавливаемой станции.

Освободили, конечно, условно. Ему, например, категорически запрещено отлучаться куда-либо с территории станции без специального разрешения и вообще находиться где-либо без постоянно приставленного соглядатая из органов НКВД. Обещанной морковкой для него служит туманное обещание освобождения арестованной жены и разрешение забрать из специального интерната троих малолетних детей, которых он не виделс лета сорокового.

Когда мы сегодня осматривали переданную технику, Антонов подошёл к одному из тракторов и медленно провёл рукой по тёплому капоту.

— Немецкая работа, — произнёс он тихо, почти шёпотом. — Хорошие машины, надёжные. Жаль только, что на войну пошли, на убийство.

— Теперь на мирные цели пойдут, — ответил я, стоя рядом. — Землю пахать будут, а не снаряды возить.

Он медленно поднял на меня глаза, и я увидел в них что-то такое, что заставило меня невольно отступить на полшага назад.

— Земля всё помнит, товарищ Хабаров, — прошептал он с какой-то особой интонацией. — И всё простит, если правильно с ней работать. Земля справедливая.

— Вы сможете здесь работать? — спросил я. — Всё необходимое будет.

— Смогу, — коротко ответил он. — Должен. Ради детей должен.

Антонов, наверное, был достаточно высокого роста когда-то, судя по длинным рукам и ногам. Но сейчас это согбенныйи изможденный старик, стриженный наголо по лагерной привычке. Ему, по словам Виктора Семёновича, всего сорок лет, но выглядит на все семьдесят. Говорит он тихо, едва слышно, почти не разжимая губ. Видно, что ему это физически тяжело делать. У него выбита часть зубов, и, вероятно, была серьёзно повреждена нижняя челюсть во время многочисленных допросов с пристрастием. Как он ест твёрдую пищу, мне, например, совершенно не понятно. Но на удивление, ходит достаточно бодро, правда, почти никогда не поднимая головы, словно боится встретиться с кем-то взглядом.

Но сегодня, осматривая переданные трактора, он неожиданно поднял на меня свои запавшие глаза. И я был буквально потрясён их выражением: они просто горели каким-то нездоровым лихорадочным внутренним огнём, жаждой жизни, жаждой работы, жаждой доказать всем и каждому, что он не враг.

Специалист своего дела он, наверное, первоклассный. Старые работники станции его похоже знают и все его распоряжения, очень короткие и отдаваемые почти шёпотом, тут же выполняют без лишних вопросов и пререканий. Видно невооружённым глазом, что люди его искренне уважают за знания.

Приставленный соглядатай, молодой сержант НКВД с непроницаемым лицом, не просто ходит следом за Антоновым, а тоже работает на