— Это ваш ужин, бойцы! Хотите жареной свинины? Возьмите её!

Ответом мне послужил лёгкий хохоток, звон железа и чавканье грязи. Колонна начала разворачиваться в двухшереножный строй, за спинами пехоты встали арбалетчики. Я подвинул правофлангового, вытянул меч и положил на плечо. Шёл так, чтобы быть впереди строя на шаг. Чучельник изображал то же самое с левого фланга.

До первых домов оставалось шагов тридцать. На земле возле изгороди валялся человек. Он подтянул ноги к животу, и храпел, обнимая полено. Я перешагнул через него и обернулся к идущему следом:

— Пленных не брать!

Он кивнул понимающе и замахнулся топором.

Звякнула тетива, и вышедший на крыльцо дома мужчина опрокинулся на спину. Хлопнула дверь, в проёме мелькнула пьяная рожица, но увидев нас в миг протрезвела. Раскрылся рот в преддверии крика; снова звякнула тетива, болт ударил в косяк, и рожа исчезла, передумав кричать.

— Обыщите всё, — взмахнул я рукой, указывая вдоль улицы.

Лейтенант со своими чуть поотстал от нашего строя.

— Лёвен, давай до конца. Перекроешь дорогу, если побегут.

Лейтенант кивнул, а я повернул к церкви. Там шло настоящее празднество, десятка два живодёров выплясывали вокруг свиной туши, горлопанили песни, тут же стояли две бочки, ещё несколько валялись опрокинутые рядом. Костёр тоже, похоже, палили из бочек. Неплохо они разгулялись, себе на погибель.

Темнота сгущалась быстро, живодёры заметили нас лишь когда мы подошли вплотную и приняли за своих. Один крикнул:

— Эй, баб привели? Сюда давай. Я каждую пощупаю.

Мы молча начали их резать. Злости не было, только банальное бездушие делающих свою работу мясников. Я вогнал бастарда в того, кто требовал женщин. Извини, приятель, вместо женщины могу предложить кусок стали. Меч легко вошёл ему в живот и так же легко вышел. Секунда, две, три — и кто-то уразумел, что никакие мы не свои, и заорал:

— Режь паскуд!

Ничего себе боевой клич! С таким по тёмным переулком пьяных грабить, а не в бой идти, впрочем, клич никто не подхватил. Не каждый живодёр успел меч выхватить, а у некоторых оружия и вовсе не было. Вот она дисциплина, пропили всё.

Мы взяли пьянчуг в полукольцо и за две минуты упокоили с миром. Слышались только хруст и стоны. Некоторые вставали на колени, просили пощады. Может, и стоило кого-то оставить в живых, чтоб отвести на рыночную площадь и сжечь в качестве назидания другим, но… Будет с них и такой смерти.

Я велел осмотреть тела, собрать оружие, защиту, помниться, у гасконцев были и кольчуги, и бригантины, нам они пригодятся, а сам отошёл к церкви. Дверь была распахнута, внутри ни единого огонька. Перекрестился и поднялся по ступеням. Крикнул с крыльца:

— Принесите факел!

Факела не было, подали тлеющую с одного конца головню. Я взмахнул ею, заставляя угли вспыхнуть, и вошёл в неф. Слева и справа стояли лавки, некоторые были сдвинуты, проход между ними вёл к апсиде. Перед распятием лежал человек. Я ещё раз взмахнул головнёй, огонь вспыхнул сильнее, освещая лежавшего. Священник. Он лежал на животе широко раскинув руки, запястья и щиколотки прибиты к полу деревянными костылями. Опустившись на корточки, я заглянул священнику в лицо, поискал пальцем жилку на шее.

Священник был мёртв уже несколько часов: кровь на полу засохла, кожа посинела, скулы обострились. Но умер он не от ран. Старый человек, очень старый, не выдержало сердце… Всё-таки надо было оставить парочку негодяев в живых, привести на площадь Вокулёра и сжечь как еретиков. Или здесь — насадить на вертел вместо свиньи и запечь над углями.

Я вернулся на улицу. Бойцы заканчивали мародёрить, складывали трофеи возле церкви. Чучельник осторожно тыкал ножом свиную тушу, проверяя, пропеклась ли.

У крыльца стоял Хруст.

— Лёвена не видел?

— Нет, господин. Как вы приказали ему перекрыть дорогу по ту сторону деревни, так я больше его не видел. Наверное, до сих пор там стоят.

— А проводник?

— Туда же ушёл. Послать человека за ними?

— Не надо. Жрать захотят, сами прибегут. Там в церкви, — я указал себе за спину, — священник. Мёртвый. Выдели людей, пусть похоронят.

— А этих?

— Пусть валяются. Волкам тоже жрать надо.

Хруст кивнул понимающе.

— Господин, я осмотрел убитых. Это не люди Ла Випера.

— Ты их в лицо знаешь?

— Их нет, а щелкунов Сеникура да. Вон с теми двоими я вместе рыбу на рынке разгружал. А вон тот, — он указал на труп в синем сюрко, — подёнщик из Туля. И те трое оттуда же. Сталкивался с ними, когда на Шира работал. Остальных не знаю, но вы посмотрите, господин, разве это профессиональные наёмники? Они оружие правильно держать не умеют. Им в подворотне с ножами скакать. Да и одеты. У гасконцев сюрко зелёного цвета, а у этих непонятно что.

Я закусил губу. Действительно, одеты как-то… Да и внешне… Хруст верно подметил, и если он говорит, что знает этих щелкунов, стало быть, так оно и есть. Но тогда возникает закономерный вопрос: а какого хера они тут забыли? Сеникур вздумал поправить свои дела за счёт крестьян? Но это не его стиль. Ему, как метко выразился сержант, место в подворотне, а не на поле боя. И вообще, Сеникур шага не сделает без дозволения Робера, и раз уж пахан вокулёровских осмелился напасть… Тут какая-то игра. Какая? Что задумал Бодрикур?

Быстрым шагом, словно боясь опоздать, я подошёл к Чучельнику.

— Брат, нужно возвращаться, срочно, — и не дожидаясь, пока он по привычке вскинет бровь, добавил. — У меня тяжёлое предчувствие. Что-то происходит. Бодрикур… Какого хера мы сюда попёрлись?

Чучельник ткнул пальцем в меня.

— Да, да, понимаю, это я так сказал, согласился на этот чёртов… Но… Ладно, обсудим это потом. Хруст, поднимай людей!

Бойцы уже успели расположиться вокруг бочек и с нетерпением поглядывали на запекающуюся тушу, предвкушая сытый и пьяный ужин. Мои слова их не порадовали. Поднялся ропот, и я рявкнул:

— Рты закрыли! Забыли договор? Я приказываю, вы выполняете, всё!

Чучельник покачал головой и указал на небо, потом на свинью.

— Да, стемнело, и что теперь? Хруст, в деревне полно тряпья, соорудите факелы, и пошли всё-таки человека за Лёвеном, — я выдохнул, оглядывая лица бойцов. — Понимаю, устали, хотите есть. Даю два часа на отдых. Надеюсь, успеете справиться со свиньёй за это время?