между собой относительно будущего полета говорят. Ну, начать хотя бы с того, что оба буквально до последнего дня вообще не верили, что их на самом деле в космос отправят. Не верили, но раз для кино нужно, то они свою работу выполняли на отлично, и часто даже сотрудники ЦПК удивлялись, что «товарищи актеры» — после того как Осипов отснятое там проявлял, просматривал и объяснял литовцам, что они «сделали не так» — с каким-то удовольствием снова и снова лезли в не самые приятные тренажеры. И мне говорили, что оба по несколько раз «дополнительно» забирались в центрифугу, где их раскручивали до пяти с половиной «g» исключительно для того, чтобы на отснятых кадрах их физиономии выглядели «максимально героически»…

А когда до них дошло, что полет — это не глупая шутка «директора фильма», то товарищ Адамайтис по этому поводу высказал своему напарнику такое мнение:

— Ну, слава богу, после полета эти бешеные киношники от нас отстанут наконец, — на что Банионис с кривой усмешкой ответил:

— Ты забыл еще, что нам в их центрифуге еще по три взлета и посадки сыграть придется, так что расслабляться рановато…

И оба действительно «не расслабились»: уже через пять суток после посадки они бодро скакали по съемочным площадкам (в том числе и в той самой «киношной центрифуге»), весь остаток фильма благодаря тому, что они часов по двенадцать в день работали, успели отснять на четыре дня, затем Ричард с Германом буквально за пару дней кино доозвучили, домонтировали — и седьмого ноября новый фильм вышел в прокат. И сказать, что он произвел фурор было бы серьезным приуменьшением получившегося эффекта.

И фильм, несмотря на то, что он действительно стал «самым дорогим фильмом в истории», довольно быстро окупился. И даже в прокате окупился: в СССР касса его превысила миллиард рублей, а ведь еще кино с большим успехом прошло в Германии, Венгрии, Словакии, а так же в Италии и во Франции. И в Латинской Америке тоже удалось довольно приличные деньги на прокате собрать. Книжку Вари Халтуриной (я просто запретил на обложке мое имя упоминать, все же книжку Варя сама написала, хотя и «по заданному сюжету») в СССР издали трехмиллионным тиражом, еще почти два миллиона разошлись в Европе и в Азии. А еще сразу несколько стран вдруг решило «поучаствовать в освоении космоса», потратив на это весьма солидные денежки: тот же товарищ Ким Ирсен захотел выделить на космос сто миллионов рублей, причем столько он решил потратить только на «подготовительную работу», а за полеты корейских космонавтов на орбиту договорился платить отдельно. Этому в значительной степени поспособствовал тот факт, что мы на съемки фильма отправили «товарищей из республик» — хотя по этому поводу у меня состоялся отдельный разговор с Павлом Анатольевичем и Пантелеймоном Кондратьевичем.

Ну, с товарищами руководителями я еще до полета поговорил, и они с моими доводами вроде согласились — хотя, скажем честно, мои «аргументы» оба восприняли лишь «частично». Но я же не мог им всю подоплеку выложить. А подоплека была проста: в войну литовцы в большинстве своем — в отличие от латышей и тем более эстонцев — против СССР не воевали. Да, тамошние «лесные братья» оказались самыми жестокими врагами, но и они особой поддержки среди соплеменников не имели. А то, что после развала СССР там к власти пришли потомки как раз тех самых недобитых «лесных братьев» — так это последствия деятельности и кукурузника, и в большей степени меченого. Но теперь они никаких «действий» предпринять уже не смогут: Павел Анатольевич либерастией не страдал и очень неплохо передавал собственный опыт своим сотрудникам. А вот обычные литовцы…

Те же Банионис и Адамайтис ведь до самой своей смерти не предали СССР, или Будрайтис, которого я планировал чуть позже к работе в кино привлечь. Да и прочие все: я хорошо помнил известного каждому в СССР баскетболиста Модестаса Паулаускаса — так он еще все нулевые годы регулярно ездил в Калининград, где тренировал русских детей в спортшколе, чтобы, как он сам говорил, вспоминать о Советском Союзе и слышать вокруг русскую речь. И вообще практически все послевоенное поколение (то есть родившиеся в сороковых и пятидесятых годах) литовцев было полностью просоветским и прорусским. Ну да, ведь даже Великое княжество Литовское, о котором так любили вспоминать литовские постперестроечные нацики, носило официальное название «Великое княжество Литовское, Русское, Жемайтское и иных земель», и менталитет населения был очень даже русским. Вот последний тезис вроде бы Пантелеймон Кондратьевич принял, а Павел Анатольевич… он лишь сказал «тебе виднее, и ты на самом деле за свои решения готов нести ответственность, так что валяй… отвечай». Ну а когда ответ даже не прозвучал, а прогремел на весь мир…

В общем, руководство решило, что ордена Шарлатана актерам маловато будет — и их наградили еще и орденами Сталина. И Гагарина наградили тоже: для его это был уже третий полет и вторая «расконсервированная» станция, поэтому в довесок к ордену ему еще и присвоили звание Героя Советского Союза. Второму из космонавтов присвоили…

Вообще как я заметил, мир изменился очень сильно, но кое-что (видимо «по исторической инерции») происходило примерно так же, как и в моей прежней жизни. Например, во второй набор в отряд космонавтов попали три ранее известных мне человека: Гагарин, Титов и Хрунов. Ну да, они-то до моего «рождения» родиться успели, в тех же, понятное дело, семьях, которые их почти так же и воспитали. А вот большинство прочих известных мне людей даже не родились…

И мне очень сильно повезло в том, что Гай Северин успел родиться «до» — и какими-то странными путями получил примерно то же образование и занялся примерно там же делом. И — по моему (вроде бы чисто «киношному») заказу изготовил летные скафандры — при том, что раньше он скафандрами вообще не занимался и очень удивился, когда я именно ему предложил этим заняться. Я бы тоже удивился, если бы был ведущим разработчиком авиационных катапульт и ко мне кто-то приперся бы с предложением разработать скафандр — но Гай Ильич, несмотря на удивление, мое предложение принял в том числе и потому, что хорошо знал, чем (кроме денег) Минместпром «расплачивается» со своими подрядчиками. И, в общем-то, не просчитался: за разработку скафандра (чуть позже принятого в качестве основного полетного для всех космонавтов) он получил второй орден Трудового Красного Знамени, а возглавляемую им лабораторию в ЛИИ преобразовали в отдельный институт с передачей