Что он задумал, гад?

Я подошёл к вышке. Увидев меня, всадники придержали коней, переходя с рыси на шаг. Подъехав вплотную остановились, герольд выпятил грудь, втянул воздуха побольше, намереваясь произнести речь, но я махнул рукой:

— Не трать силы. Привет, Наина, с чем пожаловала? Только не говори, что Марго решила перебраться под моё крылышко.

— Вот ещё, — фыркнула служанка. — Марго никогда не променяет замок на это жалкое подобие отеля. Даже комнатка в бегинаже была уютнее твоей хижины.

— Зачем тогда прискакала? Или просто мимо ехала?

— Хотелось бы мимо, но увы. Ты должен явится к сиру де Бодрикуру, причём, немедленно.

— О как, «явиться», «немедленно»! Какие громкие слова, — я плюнул под конские копыта. — Не поеду. Я ему ничего не должен, и мне он не сир. Хочет поговорить, пускай сам приезжает. Завтра к обеду. Так и быть, уделю ему пару минут между похлёбкой и кружечкой пива.

Один из дворянчиков вдруг взвился:

— Грязный бастард, тебе было приказано…

Я ухватил его за ремень и не особо напрягаясь выдернул из седла. Он шлёпнулся в грязь, заелозил ручками-ножками, потянулся к мечу. Без каких-либо угрызений совести я пнул его по морде и посмотрел на второго дворянчика. Тот сидел в седле белый как смерть, переводил взгляд с меня на товарища и обратно, и молчал. Герольд тоже смолчал, а вот Наина вяло поаплодировала:

— Браво, Сенеген, ты как всегда в ударе. Но дело это не меняет. Хочешь ты того или нет, в замок отправится придётся. Отец Томмазо прислал письмо, так что собирайся, если хочешь узнать содержимое.

Я хотел, поэтому недолго думая велел Щенку привести буланого, а сам направился к дому, чтоб одеться подобающим образом. Когда вернулся, дворянчик уже выкарабкался из грязи и вновь забрался в седло. На меня не смотрел и сатисфакции не требовал, возможно, Наина объяснила всю глупость его поступка, да и сюрко с собачьей головой ясно говорило: на кого ты полез, придурок?

Подбежал Хруст:

— Господин, сопроводить вас?

Наина криво усмехнулась, прошептав с издёвкой «господин», а я отрицательно покачал головой. Необходимости в этом не было. Если мне и грозит опасность, то уж скорее здесь, чем в замке.

— Продолжайте заниматься. Погоняй их через ров и на вал, слишком медленно двигаются.

— Склоны мягкие, там не земля, а грязь, соскальзывают, поэтому и не получается быстро.

— А должно получаться. Во рву все склоны мягкие.

Я дёрнул поводья и направил буланого на дорогу. Наина пристроилась сбоку, герольд с дворянчиками поотстали. Буланый давно не выходил из стойла, последние несколько дней у меня не было времени прогулять его, и теперь почувствовав волю, конь забил копытами. Я опустил поводья. Буланый встряхнул гривой и побежал иноходью. Когда я впервые понял, что он иноходец, то расстроился — иноходцы не годятся для боя, слишком прямолинейны, к тому же существует вероятность заваливания и падения. Но на длинной дистанции ему равных нет, бежать он может бесконечно и способен обогнать любого рысака. Хороший конь, очень хороший. А для боя, бог даст, найду себе дестриэ.

До города буланый добежал даже не запыхавшись, и лишь добравшись до первых хижин я придержал его, переводя на шаг. Наина не отстала, но по её мерину было видно, что быстрый бег ему не понравился, он тряс головой и глубоко дышал. Да и сама Наина дышала не тише. Возле церкви Четырнадцати святых помощников нас догнал герольд, а дворянчики появились только возле моста.

Вновь вступать под своды замка было неуютно, и пусть я сказал Хрусту, что бояться нечего, кто его знает, что на уме у Бодрикура? И ещё не ясно, чего ему могла нашептать Марго. Такое ощущение, что она тоже заинтересована в изъятии моего серебра.

Я въехал во двор, осмотрелся. Стража по обыкновению стояла у ворот и на стенах. Возле поварни крутилась служанка, конюх перекидывал вилами сено. Чужих никого, и ничего необычного. У лестницы в донжон переминался кастелян. Когда я подъехал и сошёл с седла, он щёлкнул пальцами, подбежал паренёк в застиранной котте, принял поводья.

— Господин лейтенант, прошу в главный зал, — с полупоклоном произнёс кастелян.

Я оглянулся. Наина спешилась возле конюшни и что-то выговаривала конюху, значит, со мной не пойдёт. Ладно, не маленький, сам дорогу найду.

Поднялся по лестнице, вошёл в зал. За столом сидела Марго, Бодрикур прохаживался вдоль стены. На нём был светло-жёлтый дублет с высоким воротником, облегающие шоссы, на поясе кинжал. Марго…

Господи, как давно я её не видел: глаза, волосы, шея, тонкие пальчики, поправляющие непослушный локон. Сейчас она совсем не походила на мошенницу, которую я впервые встретил в «Раздорке», скорее уж та наглая девчонка из бегинажа и острая на словцо дама из окружения отца Томмазо. Красивая, в узком платье с глубоким декольте и расслабленной шнуровкой на груди. На шее ожерелье из синих камней, на пальцах перстни. Глядя на них, я вспомнил о своей серебряной печатке с чёрным сапфиром — единственная драгоценность, которая у меня имелась.

— О, кто нас посетил, надо же, — брезгливо процедил Бодрикур.

У него с драгоценностями был полный порядок: и перстни, и печатки, и серебряная цепь на груди. Рядом с ним я казался бомжом вокзальным. Одежда моя поистрепалась, сапоги поистёрлись, собачья голова на сюрко выцвела. Брат Стефан неоднократно говорил, что давно пора сходить к портному, но всё было не досуг, да и денег, признаться, жаль. Теперь вижу, зря жалел. Марго посмотрела на меня и вздохнула.

— Читай.

Она взяла свиток и швырнула мне его через стол.

— Если не умеешь, — хмыкнул Бодрикур, — могу помочь.

— Справлюсь, — хмуро ответил я, разворачивая свиток.

Почерк у отца Томмазо оказался каллиграфический, а стиль литературный. В Парижском университете я перелопатил кучу книг и свитков, и скажу с уверенностью, что отец Томмазо владел латынью лучше многих профессоров и писателей. Вот только чересчур много архаики, как будто он учился грамоте не сорок лет назад, а все четыреста. Впрочем, всё зависит от школы, от страны, от учителей.

Письмо предназначалось мне, но печать была сломана, а значит, Марго и Бодрикур вскрывать его не имели права. Я сразу указал на это:

— Кто вам позволил?

Бодрикур насупился, а Марго проговорила, словно ничего страшного не случилось:

— Это я сломала печать. Я же не знала, что письмо адресовано только тебе.