Почтили минутой молчания сразу троих: Юргена, Олега и Кольку. Юного парня хоронить было негде. Сковырнули грунт под узкоколейкой. Накидали сверху земли вперемежку с мусором. От крыс все равно не спасет, но дань прощания мы воздали.

Посидели, прислушиваясь. Теперь у нас было три автомата, как раз на троих. Герхард пополнил свой шмайсер магазинами двух жандармов. Кате отдали его парабеллум. Хлебнули из фляги, пустив по кругу. Что дальше? Войска у стен города. Гестапо ищет нас на поверхности, но и жандармы периодически делают облавы в подземке.

— Вряд ли они искали именно нас, — предположил с сомнением Борька.

Это звучало бы хорошо, если бы он не добавил: — Надеюсь.

Ощутимо, коварно, забрезжила мысль, что нас кто-то предал.

— Професьон де фуа, — ни к селу, ни к городу заключил вундеркинд-колхозник, подхвативший где-то эту забавную для него фразу.

Катерина вытерла слезы. Всхлипнула. Прижалась плечом к ухажеру. Необходимо было двигаться дальше.

— Теперь нам опасно появляться у точки контакта, — стал размышлять я, проверяя магазин автомата. — Если даже этот жандармский рейд был просто облавой на нищих, все равно к мусорному баку нам дорога закрыта. Там могут расставить ловушку.

— Хочу в твое время, — прерывисто выдохнул Борька. — Катюшку захватим. Женюсь там на ней. Глядишь — детей нарожаем. Я её на своем тракторе научу ездить. — Немного помолчал. — Так каким будет твой положительный ответ?

Мысленно опережая события и говоря откровенно, я и сам бы хотел сейчас оказаться в своем двадцать первом столетии. Лена — милая сердцу супруга. Яночка — чудесный человечек, воспитанный нами. Смешно сказать — меня отчаянно тянуло домой…

Краткие грезы прервал Герхард.

— Мой видеть выход один. Вас есть переправить в Штутгарт. Генеральный штаб подполья.

— Чтобы добраться до Штутгарта, нужно сначала завладеть самолетом, — съязвил мой помощник.

— Стоп! — осадил я. — Не спешим. Давайте все обмозгуем. Уже ночь, и где-то надо укрыться. Посидим, подумаем, разогреем покушать. Поспим. А утром двинем. Куда? Вот сейчас и подумаем.

Простившись с юным узником Дахау, мы направились по узкоколейке в глубину темных катакомб. Напоследок Борька пнул мертвого немца, сорвав жандармскую бляху:

— Ты умрешь и сгниешь по всем правилам химии. Понял, ферштейн, гнида фашистская? Твое анатомическое строение через час обглодают крысы.

И, плюнув, стал догонять. Я слышал последние слова. Поднял в удивлении брови:

— По всем правилам химии? Анатомическое строение? Ты где таких фраз нахватался? Можно подумать, со мной не бывший колхозник, а кандидат наук.

— А чё? Просто слышал в твоих разговорах. Запомнил, взял на заметку.

— Но, ведь ты был до меня патологически глуп! Прости за откровенность.

— Соглашусь не согласиться, — хохотнул Борька. И тут же оборвал смех. Не время для шуток.

Пройдя пару километров по сырой черной узкоколейке, мы нашли укромное место. Катерина как раз заметила в верхних балках подземного свода люк на поверхность. Завтра утром и воспользуемся им. К люку вела проржавевшая лестница. На железной площадке — узел водосточных труб. Герхард сверился с картой.

— Мы есть под канализаций.

— А что наверху, — распаковывая мешок, задался Борька вопросом.

— Драматический театр, — с ностальгией вздохнул честный немец. — Когда-то с мой милый фройляйн ходить на премьер.

Приблизил карту к свету тусклого фонаря. Под ногой шмыгнула крыса.

— Там рядом с театр в соседний квартал вокзал поезд.

— Железнодорожный, хочешь сказать?

— Я-я. Яволь. Так есть, железнодорож… — запутался в буквах.

— А мы сможем с него попасть в Штутгарт?

— Опомнись, колхозник! — ткнул я пальцем в карту. — Нам на поезде до него езды двое суток, не меньше.

— И чё? Прикинемся умалишенными, сбежавшими с психушки, если кто начнет приставать с расспросами. Это я умею. Герхард будет в качестве санитара. Заодно и переводчиком. Сострою глупую харю, пущу пену со рта.

— Она у тебя и так глупая. Притворяться не надо, — сострил я. — А Катю тоже психической дурой сделаем?

Пререкаясь и, подшучивая друг над другом, чтобы хоть как-то поднять настроение после смерти друзей, мы постепенно наметили план на завтрашний день. В маленьком, под навесом костре, разогрели американский паек. Пустили флягу по кругу — отдали дань нашим спасителям. По сути, все трое погибли, отвлекая огонь на себя, чтобы мы, двое русских, успели сбежать второй раз от гестапо.

С тем и уснули. Дежурили по очереди. Катю, разумеется, не тревожили — пусть спит отважная девушка. На ее долю выпало столько трагедий, что не выдержит каждый мужчина. Всю ночь в соседних тоннелях раздавались гулы проезжающих вагонов. Удивительно — Берлин в осадном кольце, а подземка работает.

В Борькино дежурство прибилась к ногам тощая кошка. В мою смену были слышны далекие голоса. Я насторожился. Полотно узкоколейки уходило в темноту, сливаясь со стенами. Где-то там, очевидно, прошла бригада рабочих. Укладчики, проходчики. Под утро дежурство принял Герхард. Сразу предложил, как проснемся, идти к товарным вагонам. Вокзал и пути сообщения он знал назубок.

Утром, наскоро кинув в рот галеты, запив кипяченой водой, полезли по лестнице вверх. Герхард первым, следом я, потом Борька. Катя замыкала нашу процессию, на случай, если спешно придется прыгать назад.

Люк отодвинули. Ранее морозное утро окутывало спящий тревожным сном город. Еще не пустили трамваи. Еще не кричали молочники. Окна крест-накрест были залеплены клейкими лентами. Во многих зияли дыры от взрывов. И, чудо! — сразу заметил я, — почти во всех жилых домах висели белые полотна для сдачи союзникам.

Быстрым маневром пересекли пустынную улицу. Здание театра хмурой громадой с колоннами взирало, казалось, на нас — беглецов от гестапо.

Все пока было тихо.

— Стоп! — прислушался я. Все замерли в арке двора.

— Слышите?

Где-то в соседнем квартале свистнул жандармский свисток. В одном из окон зашелся кашлем старик. В переулок завернула цистерна с водой на колесах. Город стал оживать.

— Скорей! — рванул на себя Катю наш провожатый. — Все бежать за мной. По дворам, переулок.

— Сколько до вокзала, если бегом?

— Ес ист десять минутен.

— Тогда рванули, козочка моя ненаглядная! — подхватил в охапку девушку Борька.

Та притворно ахнула, отдаваясь в объятия своего ухажера.

Миновали три двора. Навстречу выскочил пес: зашелся хриплым лаем. Не останавливаясь, промчались переулком — обогнали даже цистерну. Напрасно водитель пытался увидеть, что за тени