В общих чертах Алёнин рассказ свёлся к тому, что ленинградские медики обозвали своих московских коллег идиотами и обвинили их в халатности. Алёна рассказала, что «папин знакомый академик» едва ли не топал ногами от негодования, при виде результатов Алёниного обследования. Сказала: он хватался за голову и закатывал глаза, когда сравнивал эти результаты с теми, которые Лебедева привезла из Москвы. Алёна сменила тон и манеру речи, когда мне дословно повторила некоторые фразы ленинградского академика. Я даже посочувствовал московским врачам, у которых в тот день почти наверняка измучила икота.

Алёна улыбнулась и сообщила:

— Серёжа, нет ничего. Понимаешь? У меня нет никакой опухоли. Совсем. Её больше нет!

Она прижала руки к груди. Посмотрела на меня сквозь толстые линзы из слёз, улыбнулась. Слёзы смывали с Алёниных ресниц тушь, катились вниз и оставляли серые разводы на всё ещё пылавших румянцем щеках.

— Серёжа, всё было именно так, как ты говорил, — заявила Лебедева. — Я не пошла на работу. Потому что проспала. Ко мне приходили несколько раз, стучали в дверь квартиры, но не разбудили. Я проспала больше суток. Без снов. А потом…

Алёна приподняла подол платья, чуть приспустила бежевые трусы.

Я посмотрел на гладкую кожу у неё на животе.

— Серёжа, он исчез! — сказала Лебедева. — Шрама после операции больше нет. Видишь? Ничего. Ведь ты такое предсказывал? А я тебе тогда не поверила. Нет больше шрамов и на колене. Как такое может быть? Как?

Алёна вскинула руки — платье снова прикрыло её украшенный родинками и аккуратным пупком живот. Лебедева посмотрела мне в лицо. Слёзы одна за другой капали с её подбородка, оставляли на платье сероватые пятна.

— Как такое случилось? — спросила Алёна. — Как ты это сделал, Серёжа? Я бы поверила папиному знакомому в то, что московские врачи ошиблись. Если бы не помнила те жуткие боли. И если бы не исчезли шрамы. Но эти шрамы…

Лебедева покачала головой.

— Ведь это и было то самое чудо, о котором ты говорил? Ведь так? Ведь ты для этого и брал у меня кровь? Я тогда у тебя ничего толком не расспросила. Но… теперь опухоль просто исчезла. Как… как такое вообще возможно, Серёжа?

Я пожал плечами и ответил:

— Чудеса случаются. Теперь и ты это точно знаешь. Это всё, что тебе обо всём вот об этом нужно знать.

Я указал на бумаги, которые Алёна разложила на столе.

— Всё остальное тебе уже растолковали в Ленинграде. Была обычная ошибка. Такое бывает. Так всем и говори. Даже своим родителям. Московские доктора подсунули тебе результаты чужих анализов. Вот и всё объяснение.

Я развёл руками.

Алёна шмыгнула носом.

— Мне всё ещё не верится, — сказала она. — Боюсь, что вот-вот проснусь. Пойму, что поездка в Ленинград мне приснилась. Что всё остальное тоже было только сном. Что шрамы всё ещё на мне. И… эта опухоль… там.

Лебедева прижала руку к голове.

Я улыбнулся и показал на «ленинградскую» папку.

— Если не верится, тогда взгляни на эти бумажки снова. Там чёрным по белому написали: ты здорова. Прогуляйся снова к столичным врачам. Уверен: они подтвердят заключение ленинградский коллег. Тут без вариантов. Я в этом не сомневаюсь.

Алёна обошла стол, остановилась в полушаге от меня.

Я запрокинул голову, взглянул на её блестевшие от влаги щёки.

— Серёжа, как ты это сделал? — спросила Лебедева. — Как такое вообще возможно? Кто ты такой, Серёжа? Я вдруг поняла, что почти ничего о тебе не знаю. Ты почти ничего не говорил о себе. Знаю только, что ты приехал из Владивостока.

Алёна чуть приподняла брови.

Я взял её за руку, улыбнулся и сообщил:

— По паспорту я Сергей Юрьевич Красавчик. Тысяча девятьсот сорокового года рождения. Рабочий. Прописан в городе Владивосток на улице товарища Ленина. Я хороший парень и действительно красавчик. Вот и всё, что ты должна обо мне знать.

* * *

Уснули мы на рассвете (в то самое время, когда я обычно выходил на утреннюю пробежку) — уставшие, но довольные. Ещё вчера Алёна заявила, что в воскресенье она совершенно свободна: не задействована ни в одном из воскресных спектаклей. Поэтому мы прекрасно выспались. Проснулись от голода: вчера мы поужинали только бутербродами и чаем. Внушительного размера холодильник в Алёниной квартире утром оказался «внушительно» пуст. Найденные в нём плавленый сырок «Дружба» и посыпанный крупной солью кусок свиного сала мне не приглянулись. К тому же, хлеб закончился ночью, как и колбаса.

Алёна сказала, что «сбегает» в продуктовый магазин. Но я отверг её предложение. Велел Лебедевой принарядиться; заявил, что поведу её в ресторан. Времени на поиск точки общепита я не потратил. Вспомнил, что Алёна жила неподалёку от Киевского вокзала и Кутузовского проспекта. А значит, от её дома было рукой подать до гостиницы «Украина». В советские времена я в этой гостинице не бывал (и в постсоветские тоже). Но ещё в детстве слышал восторженные отзывы своих родителей о ресторане, который находился в гостинице «Украина» на первом этаже. Мама и папа побывали там лишь однажды, но вспоминали о том случае часто.

Нарек Давтян ещё в пансионате посвятил меня в особенности работы советского общепита. От него я узнал, что в лучшие рестораны Москвы проблемно было попасть вечером. Но днём вход туда был свободным, да и цены там до наступления вечера «не кусались». Укусы цен меня сейчас не страшили (вчера я благоразумно прихватил с собой в театр в общей сложности две сотни рублей). А до вечера сейчас было далеко (по моим ощущениям, только-только пришло время завтрака). Поэтому я смело повёл свою даму к гостинице. Лебедева вновь спрятала лицо за солнцезащитными очками и украсила голову модной шляпкой.

Прогулка усилила аппетит — около гостиницы мы, не сговариваясь, ускорили шаг. В здание вошли без проблем, как и в ресторан. Пухлощёкий метрдотель при виде снявшей очки Лебедевой расплылся в улыбке, рассыпался в приветствиях и комплементах (направленных исключительно на «несравненную Елену»). Зал ресторана меня приятно впечатлил хрустальными люстрами, дубовыми столами, накрахмаленными скатертями и салфетками. А вот здешние официанты с треском бы вылетели из того ночного клуба, где я раньше трудился охранником. Потому что не улыбнулись даже при виде Елены Лебедевой.

Я бросил взгляд в меню — убедился, что цены там не столь впечатляющие, как интерьер зала. Сделал заказ; велел, чтобы кофе принесли сразу (чашка кофе была едва ли не