Через некоторое время приехал проверяющий.

Это был генерал-майор Олег Калугин.

В начальственный кабинет служащих резидентуры вызывали по одному. Все сидели за своими столами, тряслись и грызли в ожидании ногти. Кто-то мял в руках бумаги, читал там что-то наспех, как школьник перед экзаменом. Даже доктор Лапидус, который вылез из своего укромного медицинского угла, заметно волновался.

Не знали мои коллеги, что инспекционный внезапный налёт лично им совершенно не угрожал. Не ради них прилетела из Москвы эта хищная птица в сером костюме.

Вместе с Калугиным, кстати, прибыли двое неприметных ребят. Куда они подевались теперь, я не знал. Ещё давненько не было видно Кисляка, и это меня начинало беспокоить. Особенно с учётом того, что сказал мне напоследок Бережной.

Подошёл мой черёд слушать высокое начальство.

— Присаживайтесь, — разрешил Калугин, когда я встал посреди кабинета.

Генерал-майор занял стол Гордиевского, развалился там в кресле и смотрел на меня оттуда изучающе. Сам Гордиевский примостился сбоку, на стуле. Ещё один стул поставили перед столом напротив Калугина. Сюда и сажали всех, вызванных для разбора профессиональных достижений. Или недостатков.

Калугин смотрел на меня изучающе, и я позволил себе взглянуть на него в ответ.

Круглая голова, поджатый капризный рот, чуть обрюзгшие щёки. Не лысый, но волосы уже начинают сдавать свои позиции надо лбом. Глаза глубоко посаженные, глядят обманчиво вяло. Невзрачное, несимпатичное лицо. Похож генерал-майор Калугин не на крысу, а скорее на сонного и недовольного филина. Но это крыса, крыса — и ещё какая!

Он начал работать на ЦРУ ещё в хрущёвские времена. Сделал удивительную карьеру, став самым молодым генералом в системе КГБ. Сколько ущерба он нанёс службе, трудно и представить. В восьмидесятые он ушёл в тень, а в перестройку выскочил, как чёрт из табакерки. И присоединился к своре других чертей, что уже вовсю рвали и убивали страну.

Сделав дело, Калугин умотал в Штаты, и всё с ним стало окончательно понятно даже для самых наивных.

Вот какой экземпляр удалось мне выдернуть. Какое чудище приползло из далёких далей на выручку Гордиевскому.

— Товарищ майор, — начал Калугин, голос его был ровным и бесцветным. — Я ознакомился с результатами вашей работы. Что сказать, результаты эти совсем не впечатляют.

Он придвинулся к столу и скучающе скривил физиономию. Гордиевский смотрел из своего угла, молчаливый и неподвижный. А я придал лицу сосредоточенное выражение и уставился мимо Калугина.

Надо же, думал я. Сейчас со мной рядом два предателя. Многие ветераны КГБ не отказались бы очутиться на моём месте. И рука бы у них не дрогнула. Так может, всё не случайно? И для того меня сюда и забросило, чтобы… Чтобы прикончить этих двух крыс, зубастых и вредоносных. А?

Я туповато пялился в стену позади предателя Калугина, слушая, как он бубнит о моей неудовлетворительной работе. А в голове лихорадочно крутились мысли. И душа разрывалась в сомнениях. Что делать? Включить режим терминатора и избавить советскую разведку от двух смертельных язв? Они, возможно, вооружены — но что могут эти кабинетные воины противопоставить майору, который хлебнул жизни полной кружкой, походной и алюминиевой. Исход был ясен заранее. Но я не чувствовал убеждённости, что моё предназначение состоит именно в этом.

Мои кулаки сжались — с жутким усилием, до онемения мышц. А потом медленно разжались. Нет, решил я. Не сейчас. Я уничтожу их позже, поодиночке. А потом доберусь и до других — тех, кто стоит над ними.

Калугин между тем и не подозревал, что вполне мог бы лежать под столом со свёрнутой шеей. Он всё гундосил о моей недостаточной квалификации как разведчика. И о том, что в последние несколько дней я вообще непонятно чем занимался. Я пообещал, что постараюсь исправить и наверстать. Знал бы ты, гнида продажная, чем я здесь занимаюсь на самом деле, подумалось мне. Результаты, говоришь, плохие? Да сам факт, что ты принёсся в копенгагенскую резидентуру, говорит о моих отличных результатах.

— Вам нужно учиться, товарищ майор, — голос Калугина вырвал меня из раздумий. — Учиться у лучших. Например, у товарища Пеняева. Обратите внимание на его работу. Человек не маячит по городу, привлекая к себе излишнее внимание, а возможности добыть полезную информацию изыскивает. Занимается её анализом, выявляет скрытые закономерности, которые впоследствии могут привести к перспективным разработкам.

Я мельком взглянул в его маленькие бесцветные глаза. Ставить в пример матёрому оперативнику очковтирателя Пеняева, который живой работе предпочитает газетную туфту, это совсем ничего не понимать. Мне стало интересно, говорит Калугин всерьёз, потому что такова сейчас его роль, или просто тонко издевается. По его глазам этого было не разобрать. Конечно, если бы все советские шпионы были такими, как Пеняев, все враги только порадовались бы.

Нет, в бумажной работе Пеняев и правда хорош. Майор же уделял куда больше внимания самой работе, а не тому, как получше преподнести её начальству. Ну а сам я почти не писал никаких отчётов. Потому что постоянно держал в голове, что все эти сведения в первую очередь попадут к Гордиевскому. Там что писанина моя была скудна. На то, кстати, имелась и дополнительная причина: кропая бумаги, мне приходилось писать их почерком майора Смирнова, а это было не так просто.

Но это не имело критического значения. Майор Смирнов был толковый, умелый работник. Представить его бездельником и пустым местом не выйдет при всём желании. Пускай присылают сюда хоть сто инспекторов.

— Вам всё понятно, товарищ майор? — Калугин вскинул голову и заскрипел креслом, в сторонке шевельнулся Гордиевский.

— Так точно, — ответил я.

— Тогда можете быть свободны. Об итогах инспекции сообщат на общем собрании.

Я развернулся, чтобы уходить.

— И помните, — добавил Калугин мне в спину, — от вашей работы зависит безопасность нашей Родины,

Вот тут он попал в самую точку. Ещё как зависит. Он даже не представлял себе, насколько.

Я помнил.

Я об этом и не забывал.

Из ворот посольства я вышел, пребывая в смешанных