— Вы хотели прославиться! — отрезал Берия. — Стать героем, спасителем, гением военного искусства! Вам наплевать на государственные интересы!

Повисла тяжелая пауза. Оба мужчины стояли друг против друга, тяжело дыша от ярости.

— Возможно, вы правы, — тихо сказал Гоги. — Возможно, мной двигали амбиции. Но результат остается результатом — война закончена, люди больше не умирают.

— А следующая война начнется раньше, чем мы будем готовы, — холодно ответил Берия. — И тогда умрут уже наши люди. Советские люди. Подумали ли вы об этом?

Гоги опустился в кресло. Удар пришелся точно в цель — он действительно не думал о долгосрочных последствиях своих действий.

— Впрочем, что сделано, то сделано, — Берия сел обратно за стол. — Остается разбираться с последствиями. И с вами.

Он достал из ящика еще одну папку.

— Студия А4+ больше не нуждается в ваших услугах. Приказ о вашем освобождении от должности директора подписан сегодня утром.

Слова ударили как физический удар. Гоги почувствовал, что мир рушится вокруг него.

— Лаврентий Павлович… студия — это моя жизнь…

— Была вашей жизнью, — поправил Берия. — Теперь у вас будет другая жизнь. Менее творческая, более дисциплинированная.

— Что вы хотите сказать?

Берия не успел ответить — в кабинет без стука вошел Крид. Он выглядел как всегда — безупречный костюм, авиаторы, трость со стилизованной буквой V.

— Прошу прощения за опоздание, — сказал он, усаживаясь в третье кресло. — Задержался в Политбюро.

— Виктор, — кивнул ему Берия. — Как раз вовремя. Я объяснял товарищу Гогенцоллеру новые реалии его положения.

Крид повернулся к Гоги. За темными стеклами не было видно глаз, но художник чувствовал изучающий взгляд.

— Георгий Валерьевич совершил серьезную ошибку, — медленно произнес Крид. — Но ошибку исправимую. Если приложить правильные усилия.

— Говорите яснее, — попросил Гоги.

— Вчера было принято решение о создании нового ведомства, — Крид достал из портфеля официальную бумагу. — Министерство культурной политики. Задача — координация всей идеологической работы в области искусства.

Гоги нахмурился.

— И какое это имеет отношение ко мне?

— Самое прямое, — улыбнулся Крид. — Вы назначаются первым министром этого ведомства.

Новость была настолько неожиданной, что Гоги не сразу понял ее значение.

— Министром? Я?

— Вы, — подтвердил Берия. — С сегодняшнего дня вы отвечаете за всю культурную пропаганду в стране. Кино, театр, литература, изобразительное искусство — все под вашим контролем.

Гоги медленно осознавал масштаб предложения. Из директора маленькой студии его делали одним из самых влиятельных людей в стране.

— Но почему? — спросил он. — После корейского фиаско…

— Именно из-за корейского фиаско, — объяснил Крид. — Вы доказали, что умеете мыслить масштабно, действовать решительно, достигать результатов. Пусть и не тех, которых от вас ждали.

— Теперь ваша задача — направить эти способности в нужное русло, — добавил Берия. — Создать культурную машину, которая будет формировать сознание не только советских граждан, но и всего прогрессивного человечества.

Гоги встал, подошел к окну. Внизу расстилалась Москва — огромная, многомиллионная, полная людей, которые завтра могут проснуться в мире, созданном его решениями.

— А если я откажусь?

— Тогда вы поедете преподавать рисование в педагогический институт в Магадане, — спокойно ответил Берия. — И будете вспоминать о былом величии до конца дней.

Угроза была высказана мягко, почти дружелюбно, но от этого не становилась менее реальной.

— Выбор за вами, Георгий Валерьевич, — сказал Крид, вставая. — Можете остаться художником и рисовать для узкого круга ценителей. А можете стать творцом новой реальности для миллионов людей.

— Творцом реальности…

— Именно, — кивнул Крид. — В ваших руках будут все инструменты культурного воздействия. Фильмы, которые увидят сотни миллионов. Книги, которые прочитают в десятках стран. Картины, которые станут символами эпохи.

Гоги представил себе эти возможности. Власть над умами, способность формировать мировоззрение целых поколений, возможность воплотить свои идеи в масштабах планеты.

— Какие условия? — спросил он, не оборачиваясь от окна.

— Полное подчинение партийной линии, — ответил Берия. — Никакой самодеятельности, никаких личных инициатив. Вы выполняете задачи, поставленные руководством.

— И никаких корейских экспериментов, — добавил Крид. — Теперь вы работаете в команде, а не соло.

Гоги долго молчал, взвешивая предложение. С одной стороны — небывалые возможности для творчества, пусть и в рамках идеологических рамок. С другой — полная потеря свободы, превращение в винтик государственной машины.

— А моя студия? — спросил он наконец.

— Войдет в структуру вашего министерства, — пояснил Крид. — Как и все остальные творческие коллективы страны. Вы сможете контролировать их работу, направлять в нужное русло.

— Значит, я получу не только власть, но и ответственность за всю культурную политику?

— Именно, — подтвердил Берия. — Провалите задачу — и отвечать будете головой. В самом буквальном смысле.

Гоги повернулся к собеседникам. В его глазах читалась решимость.

— Принимаю, — сказал он твердо. — Но с одним условием.

— Каким? — удивился Берия.

— Хочу полную свободу в выборе методов, — объяснил Гоги. — Цели ставите вы, способы их достижения выбираю я. Без вмешательства в творческий процесс.

Крид и Берия переглянулись.

— Согласны, — кивнул Крид. — Но результат должен соответствовать ожиданиям.

— Будет соответствовать, — пообещал Гоги. — У меня есть идеи, которые изменят всю культурную парадигму.

Он подошел к столу, взял ручку и подписал документы о назначении. Росчерк пера превратил художника-мечтателя в одного из архитекторов новой эпохи.

— Добро пожаловать в большую политику, товарищ министр, — сказал Берия, протягивая руку.

Гоги пожал ее, чувствуя, что пересек очередную черту в своей жизни. Теперь его кисть будет рисовать не на холсте, а на сознании целых народов.

— Когда приступаю к обязанностям?

— Немедленно, — ответил Крид, вручая ему еще одну папку. — Вот список первоочередных задач. Изучите по дороге в новый кабинет.

Они вышли из здания вместе.