— Генрих стал собирать золото. Много золота. Только начал, да с его лабазов пока ещё отовсюду соберётся, — старик говорил, конечно, иносказательно, как привык. Но нам с князем было вполне понятно. — Видать, посмотрел на латинян и решил, шо раз Вечный город кому-то удалось поставить на уши, то про его Аахен и говорить не о чем.

— Правильно решил. Знаю про то. Ещё? — дёрнул бровью князь.

— У англов неспокойно. Всё метут: и золото, и серебро, и скот. Как перед большой бедой, — а вот тут в голосе торговца проскользнуло опасение.

— И о том ведомо мне. Удивишь, может, чем? — голос Всеслава вышел на давешнюю «неживую» частоту, от которой Абрам вздрогнул, как от удара.

— Люди говорят, там, за морем, за Па-де-Кале, начинается большой гембель. Вильгельм теперь уже не так быстро скачет на север, как последние два года. Будто раздумал занимать и жечь дотла чужие земли, хоть это на него и не похоже. — А вот это, видимо, и было целью его визита.

— За новости благодарю, Абрам. О том, что войска Бастарда могут оттянуться с севера к Дувру, не знал. Посидишь с нами? Может, ещё что занятное расскажешь? — обратный переход с протокольно-допросного на нормальный заставил иудея вздрогнуть ещё раз. Как и то, что чужие тени на земле перед ним исчезли по ещё одному взмаху Чародеевой ладони.

— Ты не устаёшь удивлять, княже. Ты знал от том и был готов? — удивление в его голосе победило даже национальный колорит.

— Так голову ж на плечах имею, а не тухес, Абрам. А вот тот Вильгельмов личный маленький гембель у них, думается мне, очень скоро превратится в бо-о-ольшой общий гармидер на весь их остров. И если у тебя ещё осталась там родня, помимо племянников, то им уже почти совсем поздно бежать оттуда сломя голову. Но, пожалуй, могут и успеть. Мой воевода, Гнат Рысь, наверное, подскажет тебе что-нибудь на этот счёт.

— А ты сильно изменился, княже, — задумчиво проговорил старый торговец.

— Сам устал удивляться. Говорю же — посиди с моё, — ровно повторил Всеслав, выдержав пронзительный взгляд старика совершенно равнодушно.

— Ни-и, я старый, но не дурной, — развёл, теперь уже очень осторожно, медленно, руками Абрам.

— Тогда проходи уже, садись за стол, будь моим гостем, а то столпился, как неродной. О делах после поговорим. Вот только даже не знаю, как и быть-то… — озабоченность в голосе Чародея заморозила торговца буквально в полушаге от лавки.

— А шо не так? — напрягся он.

— Та ни, всё так. Да только думаю: вот, представим себе, есть вкусная еда, зовётся она диковинным словом «чебуреки». Но помимо кашрутной говядины есть там и не только. Наши святые книги говорят, что ограничения в пище не касаются странствующих, хворых и кормящих. Об том, что на тот счёт говорит и думает себе Тора — ума не приложу. Но, допустим, может же чудесным образом получиться так, что во всех остальных чебуреках «и не только» есть, а вот именно в тех, что попадут в твои руки — нету? — Всеслав продолжал играть, а я и понять не мог, для чего ему это было нужно.

— Ни слова больше! Замолчи свой рот, ты всё сказал, и даже много! — старик хищно поводил ноздрями большого носа и взгляда от котла с удивительными пирожками не отрывал. — Я — вечный странник, старый и больной! И обречён кормить дикую ораву голодранцев-племянников! И уж если даже ваш миролюбивый Бог дозволяет иногда смотреть вокруг не так пристально, как следовало бы, то наш-то и подавно!

— Напомни после, Абрам, я тебе хохму расскажу, как один твой соплеменник на торгу мошну нашёл в шестой день седмицы, — улыбнулся Чародей.

— Ха! Это он мине расскажет, ви слыхали? Да за ту хохму ещё моя прабабушка насмехалась над моим прадедушкой, светлая им память! — энергично ответил Абрам, одновременно, кажется, поддёргивая подол хламиды, усаживаясь на лавку и выхватывая, обжигаясь, чебурек из-под крышки котла, которую приоткрыл ему, дружелюбно улыбаясь, сам патриарх Всея Руси.

Глава 18

Раки Моссада

Как и предполагал прозорливый не по годам великий князь, старый Абрам оказался вовсе не так прост. И даже ещё сложнее и хитрее. Но и у нас в одной на двоих голове на плечах было, чем его удивить. И озадачить.

Замечательно посидели, ничего не скажу, очень хорошо. Расходились несказанно довольными и сам собой каждый, и всей неожиданной ситуацией в целом. Это при том, что всеславовки на столе не было вовсе. Хотя, судя по Ставру и иудею, с которым они под вечер прямо-таки языками зацепились, сидя за дальним от нас концом стола, настойка могла и проскочить незаметно как-то. Старый диверсант, а, вернее, как внезапно выяснилось, два старых диверсанта под конец даже напевать там взялись что-то негромко, на два голоса. Вот уж никогда бы не подумал, что безногий черниговский нетопырь знает мотив и слова Хава Нагилы!

(Да-да, Абрам Идельзон написал Хаву Нагилу в 1918 году, но удивительно похожие хасидские напевы существовали и передавались из поколения в поколение задолго до этого).

Как рассказывал мне когда-то очень давно один взрослый военный в старлейских общевойсковых погонах, самыми первыми разведчиками были торговцы. По их следам потом, много позже, пошли проповедники. А его коллеги никогда не стеснялись пользоваться сведениями что одних, что других. Опыт, как он грустно усмехался, не пропьёшь. По лицу «старлея» было видно, что он пытался, и неоднократно. И вряд ли на радостях. А ещё было понятно, что звёздочки на его погонах ощутимо меньше тех, какие ему положено было носить. И просвет там тоже был лишний. Прав оказался засекреченный полковник, кругом прав.

Абрам по ситуации мог быть и торговцем, и проповедником, и военачальником, да не из худших. Он, оказывается, даже раввином в Эстергоме одно время подвизался, вот какого разностороннего дедушку надуло к нам на огонёк. Слушая его говорок, я понимал, что все известные по моему времени хрестоматийные персонажи взялись не на пустом месте и имели богатейшую историю. Анекдотов он знал неприлично много, и перестал стесняться рассказывать самые солёные из них, когда женщины под вечер покинули наши посиделки. Поняв, что задумка их