11 сентября обложил хренами и наорал на ближайшее окружение, славянская часть соратников отказалась пользоваться ножами за обедом. Оказывается, это день усекновения головы Иоанна Предтечи, церковь внушила, что резание ножом оскорбляет память святого! Вот и тяни этих остолопов в технически продвинутое будущее.

Заодно Седов сделал себе пометку: надо в ЦК завести дешёвую посуду, как было сделано в ЦК его партии в прошлой жизни, такую не жалко бить под горячую руку — об пол или о голову вызвавшего гнев.

Рвущий жилы от усердия, Бонч-Бруевич подогнал усилительную установку только накануне 21 сентября, аккурат к «юбилею», месяц со дня «Великой Августовской Революции», и это было воистину монструозное сооружение, смонтированное на грузовике «Рено» из гаража Петросовета. Радиолюбитель, не мудрствуя лукаво, собрал малые репродукторы от телефонических аппаратов, снабдил их огромными медными раструбами наподобие патефонных и по одной усилительной лампе на каждый. Над бортами грузовика высились эти раструбы — в 3 ряда, по 18 штук на борт. Между пещерными акустическими системами высилась миниатюрная трибунка, возносящая оратора над медью и оборудованная микрофоном — тоже от телефона, у изобретателя просто не хватило бы времени слепить что-то иное.

Седов в сопровождении охраны спустился со ступеней главного входа в Смольный и критически осмотрел техническое чудо.

— Пожалуйте в кузов и на трибуну, товарищ председатель. Сейчас мотор запущу, — суетился Бонч-Бруевич. — Амплифаер от магнето питается.

Он крутнул «кривой стартер», мотор закашлялся и подхватил, затарахтел на высоких оборотах.

— Сейчас-сейчас, товарищи! Аудионы прогреются.

Радиотехник для важности сыпал «умными» иностранными словечками вроде «аудион» и «амплифаер», Седов решил простить ему это мальчишество и не портить триумф. Правда, триумф вышел так себе. Вместо ожидаемой громкости рок-концерта, которую сулил анекдотический размер установки, он услышал свой голос, довольно-таки искажённый, едва-едва перекрывающий рокот двигателя. Конечно, всё же заметно громче, чем вопли из собственного организма, здесь довольно спокойно сказал: «товарищи рабочие, революционные солдаты и матросы». Попробовал выкрикнуть те же слова во всю силу лёгких, звуки слились в неразборчивый гул.

Спустился из кузова.

— Товарищи, меня было слышно?

— Как тётю Сару на Привозе! — схохмил Яшка, которому любая фривольность сходила с рук. — Мотор шибко тарахтит.

Бонч-Бруевич переминался с ноги на ногу рядом, ожидая то ли похвалы, то ли дюлей.

— Молодец! Но работать надо дальше и лучше. Перво-наперво добейся, чтоб агрегат работал от розетки, без грохота авто.

— Исполню, товарищ председатель… Старался, чтоб агрегат выездной был, розетку не везде найти.

— И дальше старайся. С тебя — радиотехнический институт, чтоб в радиосвязи и в усилении звука Россия была впереди планеты всей! Денег мало, но на благое дело дам.

Хлопнул его по плечу и отпустил восвояси.

Нет, всё же приятно. Люди буквально жилы рвут — и для себя, и во славу России, в случае с Бонч-Бруевичем сие сочетается самым лучшим образом. Но есть другие.

К Седову прорвалась делегация бывших офицеров «Варяга», умолявших оплатить ремонт корабля в Великобритании и вернуть бронепалубный крейсер в строй. Отказ военного наркомата от давно устаревшего корабля, тем более без сколько-нибудь ясных перспектив крупных морских операций, моряков не устроил. Васильковский топтался рядом, излучая непреклонность, моряки, более привычные, чтоб над ними висело отдельное морское ведомство, не скрывали презрения к сухопутному.

Председатель спокойно пережил пропагандистское цунами о «легендарном» значении крейсера для России. К сожалению, изучил историю боя у Чемульпо глубже, чем о ней писалось в школьных учебниках, и знал, что всё не так, как кажется на первый взгляд.

— Руднев, скажите мне, отчего вообще могла возникнуть эта история? Вы же вроде как решили тогда уничтожить «Варяг».

— Так и уничтожили, Леонид Дмитриевич, — недоумённо возразил бывший капитан бывшей гордости флота. — Что же поделаешь, если там мелко?

— Вы были на глубоком, выйдя из бухты. Корабль не потерял ход, команда имела полную возможность идти много миль в открытое море, продолжая бой и отстреливаясь, даже когда корпус принимал воду через пробоины. Нет, повернули обратно к причалам, отчего новейший и умеренно повреждённый «Варяг» лёг на мель и достался врагу России.

— Они его подняли лишь в 1905 году! — Руднев сорвался на крик. — Против России «Варяг» не воевал!

— Ошибаетесь. Он лежал столь неглубоко, что японцы легко сняли орудия. Почти не изношенные стрельбой — основная часть боеприпасов осталась на борту. Вот эти 6-дюймовые орудия и стреляли по русским. Генерал, есть заключение о пригодности «Варяга»?

— Есть, товарищ председатель! — Васильковский открыл папку. — Подписанное командующим Балтфлота. Крейсера старого типа существенной боевой ценности не имеют. К тому же «Варяг» не провести ни в Кронштадт, ни в Севастополь.

— Значит, решено. Передаём его британской короне в счёт погашения долгов. Моряки, все свободны.

Руднев открыл рот и захлопнул, не сказав ни слова. Только один из офицеров попросил о продолжении службы. Например — на Балтфлоте.

Седов повернулся к Васильковскому.

— Почему со столь мелким вопросом доходят до председателя Совнаркома?

— Так не берут их на Балтфлот, Леонид Дмитриевич. Мнение балтийцев о трусости офицеров «Варяга» полностью совпадает с вашим.

Визитёров как из ушата холодной водой облили. После Чемульпо плыли на Родину, справедливо ожидая ареста и трибунала, но их столько лет превозносили как героев, что сами поверили, а тут вдруг очевидные вещи названы своими именами.

— В истории флота российского немало славных страниц, и другие страницы тоже будут написаны, — подытожил Седов. — Я горжусь, что живу в стране с такими флотскими традициями. Но, право, множить фантазии и выдавать за доблесть противоположное — ничуть не уместно. Очистить кабинет!

Отношения с военными вообще складывались сложно. Через месяц после дня победы революции начался процесс над Корниловым, несколькими его старшими офицерами и пособниками — Керенским, а также финансировавшими путчиста заводчиками. При участии Кони судопроизводство приняло вполне цивильный внешний вид, а Седов заранее намекнул судьям, что казни неуместны. Корнилов и Керенский получили по 25 лет тюрьмы, оставленные в Петропавловке, Путилов и прочие денежные спонсоры отделались трёшкой, но с полной конфискацией имущества в доход революционного социалистического государства.

Председатель СНК немедля использовал приговор, обжалованию не подлежащий, для начала промышленной реформы. Изъятые заводы и фабрики были объявлены акционерными обществами, причём контрольный пакет оставило себе государство, 45% акций передавалось рабочим и служащим предприятий. Во