— Трубите выход! — сказал я, едва вышел за порог отчего дома, и, изрядно прихрамывая, насколько мог быстро, направился в полк.

Слава тебе, Господи, что нога не переломана. Всё-таки это был, пусть и серьёзный, но только ушиб. Нога распухла, но я уже сколько-то её расходил. Потом, может быть, ещё станет тяжело и больно, когда надолго присяду или с пробуждения. Но пока ни о каком отдыхе речи быть не могло.

Я инспектировал формировавшуюся колону нашего полка, когда…

— Бах! Бах! — услышал я выстрелы слева, где располагался второй стрелецкий полк.

— Туда! — сказал я, решительно направляясь в сторону наших соседей.

У ворот я заметил сотню моих стрельцов, которые были готовы вступить в бой. Но выстрелов больше пока не было слышно.

— Что происходит? — спросил я сотника Собакина, которого оставил командовать группой быстрого реагирования.

К слову, вряд ли сотник догадывался, чем именно он командует. Предполагал, что всего лишь сотней, которую оставили на охранении передовым дозором.

— Стрельцов наших, кои пришли во Второй полк слово сказать, побили и повязали. Вот, выручать пришли, — отвечал мне сотник.

Я решительно направился к вратам соседской стрелецкой усадьбы, мои бойцы расступались, пропуская вперёд. Напротив ворот, внутри стрелецкой усадьбы, стояли стрельцы Второго полка, облачённые в синие кафтаны.

Я сразу вспомнил, что один из синекафтанников был на том собрании старейшин, что случилось сразу после решения о поддержке царя нашим полком. Он же заверял меня, что сам придет, да еще и людей своих приведет. Сдулся?

— Крови хотите, стрельцы? — выкрикнул я, решительно направляясь к стоящему и ухмыляющемуся неподалёку полковнику. — Так будет она. И вы начнете сечу, если не отпустите людей моих.

Полковник, заметив, с какой решимостью я иду в его направлении, сделал было несколько шагов назад. И это заметили и мои бойцы и синекафтанники. Явно сейчас полковник потерял толику своего авторитета в глазах стрельцов.

Пусть стрелецкое войско уже считается не самым благонадёжным на поле боя, но стрельцы не были трусами и смелость ценили. Просто многие из них, имея прочные семьи и часто немалое хозяйство, беспокоились не о войне, а о своей мошне. Впрочем… наверное, всё-таки это и есть некоторое проявление трусости и малодушия.

— Полковник, стрельцов ты моих отпусти! — жёстко сказал я, остановившись в пяти метрах от командира второго стрелецкого полка.

— Как смеешь ты, безбородый десятник, мне указывать, благородному сыну боярскому? — слова его могли ещё показаться решительными, но вот дрожащий голос выдавал страх полковника.

И он, возможно, до конца и не осознавая того, теперь прятался за спинами своих стрельцов… Служивые люди тем временем так же тихо отходили от своего полковника, будто бы подталкивая его навстречу ко мне. А он всё жался к ним, как дитя малое жмётся к своей мамке. Мужам в синих кафтанах, казалось, было стыдно за своего полковника.

— Стрельцы! Слыхали вы о моём чудном спасении и что крест во груди моей корни пустил, как благостное знамение? — я распахнул кафтан, вновь пришлось поднять рубаху, чтобы все увидели тот самый крест.

Между прочим, жутко чесавшийся. Кто-то перекрестился, иные ахнули. Такое зрелище даже для искушенных «тиктокеров» будущего было в новинку. А этим людям, пребывающим в суевериях и в крайней степени религиозности, подавно.

— Не смей! — выкрикнул полковник, а после, набравшись мужества, всё-таки вышел вперёд стрельцов и повернулся к ним. — Сегодня же выплаты будут, стрельцы! И всё, что говорит этот безбородый…

— Рот свой поганый закрой, пёс шелудивый! Уды козла плешивого! — прошипел я, извлекая саблю.

Обстановка накалилась. Стрельцы, как мои, в красных кафтанах, так и другие, синекафтанники, стали с усердием раздувать искры на своих пищалях. Вот-вот могла прозвучать стрельба. Но оскорблять себя не позволю. Это в миг может обрушить мой авторитет, не так, чтобы и легко выстраиваемый.

— Что молчишь, полковник? Выйди со мной на Божий суд — с таким безбородым! Слышал ли ты, в каком бою я сегодня был? — говорил я, почувствовав в этот момент, может быть, это что-то звериное…

Хотя далеко ли люди ушли от зверей? Я видел, что человек, стоящий напротив, жутко меня боится.

Уверен, что слава о ночном бое, где я не оплошал, своими руками убил четверых бандитов, уже должна растекаться по всей Москве. Уж тем более в подробностях должны бы знать о случившемся и наши соседи. Они, к слову, не спешили прийти на помощь — а ведь успели бы.

Полковник молчал. Он смотрел по сторонам, словно желая, чтобы сейчас нашелся тот, кто скажет против меня. Но командование полком теряется. Я видел мужчин в синих кафтанах, которые вот-вот взорвутся. И авторитет для них теперь не чин, должность. А сила.

— Я, яко и было обещано, с тобой пойду, Егор Иванович! — вперёд из-за спин стрельцов в синих кафтанах вышел тот самый сотник, который присутствовал на совещании и обещал привести свою сотню в подчинение…

Правда, тогда была речь о подчинении моему отцу, и чуть ли не договорились до того, что будет какая-то демократия, и сотники будут принимать решения сами, вплоть до голосования. Сейчас же, кроме как вертикали твёрдой власти, иной формы управления полком я не допущу.

— Я рад, что ты, сотник, слово держишь своё! Но кто здесь из вас стрелял, и живы ли мои люди? — грозно продолжал говорить я.

Полковник молчал. Наверняка он бы нашёл, что сказать, вот только единственные слова, которых от него будут ждать стрельцы в нынешней ситуации, — это либо приказ убить меня, либо же самому попытаться меня зарубить.

— Отдай, полковник, пистоль стрельцу своему! Не дури! — пусть я делаю вид, что смотрю в сторону союзного мне сотника, но выпускать из вида полковника и рядом стоящих с ним стрельцов не собирался.

Великолепной выделки пистолет, с какими-то там кружевами, орнаментом из серебряной проволоки, я направлял в сторону полковника второго стрелецкого полка. Успел среагировать, а то полковник собирался уже стрелять.

Тем временем союзный сотник подошёл ко мне, встал по правую руку — и взглядом провожал своих бойцов, которые не стройным шагом, явно сомневаясь, но всё-таки шли за командиром — за сотником, который решил встать на мою сторону.

Точнее, на сторону царя.

— То стреляли твои стрельцы. Стреляли в небо, желали, дабы их пропустили обратно в полк, — негромко объяснил мне ситуацию стрелецкий сотник.

— Вот стрельцы мятежные твои! — появился ещё один персонаж,