После исчезновения родителей комната пустовала, и теперь там еще менее уютно, чем прежде. Томми с энтузиазмом берется за ее переделку. Он покупает новый ковер, новые шторы, новые лампы. Переносит туда коричневый кожаный диван из студии матери и книжный шкаф из спальни Евы. Вешает свой диплом на стену рядом с фотографией со дня свадьбы родителей. Комната отмыта до блеска, на деревянных поверхностях ― ни пылинки. Наконец он достает вещи отца из коробок, куда их упаковала Кэрол. Томми с трепетом берет каждый предмет и возвращает на законное место. Стопки документов и книг аккуратно разложены на столе, расставлены по шкафам и полкам.

На одну стену он вешает огромную карту Европы, принадлежавшую отцу, а напротив нее ― старую добрую меловую доску.

В одиннадцать лет Томми, понукаемый отцом, пытался попасть во времена после 1950 года. Неделю за неделей они с Джошуа занимались исследованиями, Томми запоминал детали фотографий и изучал историю Лондона пятидесятых, но все впустую. Ему не удалось даже покинуть настоящее, хотя он добрых десять минут стоял с закрытыми глазами и изо всех сил пытался припомнить каждую деталь, заученную в ходе подготовки.

Потерпев поражение, он открыл глаза, и первым, что увидел, было разочарование в глазах отца. Мать хвалила его, говорила, какой он смелый, что попытался. Но отец усадил его и велел попробовать снова на следующий день.

― Папа, не думаю, что у меня получится, ― сказал Томми, чуть не плача. ― Это… это слишком трудно. Возможно, я не могу, возможно… мне это не дано. Папа, я чувствую, что я не…

Отец оборвал его:

― Томас, в жизни всегда будут трудности. Но жалеть себя нельзя. Нужно продолжать идти к своей цели. Иначе… можно просто выкинуть на свалку все, что нам дано.

― Но, папа…

Джошуа покачал головой.

― Никаких «но», Томас, ― сказал он. ― Выше нос.

Именно это Томми сейчас и делал: держал выше нос.

Наконец-то у него появилась цель.

Он надеется, что родители были бы довольны и гордились тем, какой он сильный.

Через год после смерти Кэрол его навещает Кристелль. Они с Дианой вернулись из путешествия по Европе. При виде кабинета она морщится.

― Почему тебе все так легко дается? ― раздраженно говорит Кристелль. ― Выходит, ты… просто заявился туда и получил работу отца?

Томми смущенно улыбается.

― Я продолжаю дело родителей.

― Они платят тебе просто за исследования?

― За важные исследования.

― А они знают, что ты жульничаешь? ― спрашивает Кристелль, рассеянно постукивая по одной из его книг. Она берет ее в руки и проглядывает заднюю обложку. ― Не очень-то справедливо по отношению к другим исследователям Второй мировой, что ты можешь… не знаю… перемещаться в прошлое?

― Конечно, они этого не знают. ― Томми закатывает глаза. ― Отец делал для них ценную работу, а я… как это называется?..

― Это называется непотизм.

― Нет, это преемственность!

― Непотизм. ― Кристелль бросает книгу на стол и насмешливо улыбается ему. ― Просто возмутительно!

― В свою защиту могу сказать, что это трудная работа. Мой отец…

― Если я еще раз услышу «мой отец»… ― беззлобно говорит Кристелль.

― Ой, Крис, ну ладно тебе!

― Я просто хочу сказать… ― Она смотрит на него. На этот раз серьезнее. ― Ты правда хочешь этим заниматься? Проводить столько времени в прошлом? Ты знаешь, как я к этому отношусь. Иногда мне страшно за тебя.

― Здесь нечего бояться.

― Томми…

― Послушай, Крис. Мать всегда говорила: на то, что я постоянно возвращаюсь в Лондон военного или довоенного времени, должна быть какая-то причина. И я думаю, это она. Сколько историков могут похвастаться, что стояли на Трафальгарской площади в День Победы в Европе и видели празднования своими глазами?

Кристелль раздраженно качает головой.

― Да, я все это понимаю, но, думаю, у тебя есть и другие причины этим заниматься.

― Я не знаю, о чем ты.

Она снова пристально смотрит на него.

― Ну ладно тебе. Не строй из себя дурачка. Твоя девушка.

― Пегги?

― Да, Пегги! ― Кристелль падает на стул напротив него и крутится, вытянув ноги. ― Такое впечатление, что ты ищешь оправдание, чтобы продолжать с ней видеться или узнать, что с ней случилось после войны.

― Я же говорил, что это не так. Мы решили остаться друзьями. И потом, я же обещал ей, что не буду рассказывать о будущем. Так зачем мне знать, что произойдет?

― Том, я люблю тебя. Но ты мужчина.

― Это еще что значит? ― говорит Томми, слегка оторопев. Он откидывается на стуле.

― Это значит… ― Кристелль пожимает плечами. ― Мужчины постоянно дают обещания. Но это не значит, что они их сдержат.

― Это разве не ко всем людям относится?

Кристелль смотрит на него.

― Ты меня понял.

― С Пегги все не так.

― Ой, ну хватит.

― Нет, правда.

― Как скажешь.

― Крис, ну не надо. Не волнуйся за меня.

― Кто-то же должен.

― Ну. ― Он обводит взглядом свой просторный кабинет. ― По-моему, я отлично справляюсь.

― Это просто камень в мой огород, я-то даже в «Сейнсберис» не могу устроиться.

― Ты скоро найдешь что-нибудь стоящее. Насколько я слышал, даже Ева работает.

― Кем?

― Вроде бы учит детей рисовать. Мы редко списываемся, так что не расспрашивай меня. Я сам ничего не знаю.

Кристелль закатывает глаза.

― Вот что значит старший брат.

― Заткнись. Я к тому, что… даже Ева делает что-то стоящее, а у нее нет образования! Ты что-нибудь найдешь, главное ― верить в себя.

― Ой, все. ― Она берет небольшую книгу и швыряет в него через стол. Книга попадает ему прямо в грудь и с глухим стуком падает на пол. ― Кстати, ты должен как-нибудь с нами поужинать. Мама с папой все твердят, как давно тебя не видели.

― Да, знаю.

― А я знаю, что ты почти не говоришь о том, что чувствуешь…

― Ой, Крис, опять ты об этом?

― …ведь ты такой взрослый, сильный мужчина, ― протягивает Кристелль. ― Но если тебе будет нужен кто-то…

― Мне не нужен…

― Если тебе кто-то будет нужен, мы рядом.

Он фыркает.

― Мы ― это кто?

― Я. Диана. Даже мои родители. ― Она смеется. ― Они бы усыновили тебя, если бы могли.

― Тогда мы с тобой стали бы братом и сестрой. ― Томми изображает отвращение. ― Страшно подумать.

Она смеется.

― Ой, ну хватит.

Она берет еще одну книгу и