Бломберг, до этого молчавший, решил добавить.

— Мой фюрер, мы можем также отправить больше военных советников. Наши офицеры уже работают с итальянцами, но мы можем усилить их присутствие. Это поможет Муссолини лучше координировать наступление.

— Хорошо, господа, — сказал Гитлер. — Вы знаете, что делать. Усильте поддержку Франко, помогите Муссолини, выясните, кто стоит за убийством Ито. Я не потерплю неудач. Мы должны быть готовы к большой войне, и мы должны диктовать её ход. Никто — ни Советы, ни этот невидимый враг — не остановит нас.

Все четверо кивнули. Гитлер откинулся на спинку кресла, глядя на карту. Он желал, чтобы его воля стала законом для мира. И он не собирался отступать.

Глава 2

Рим растворялся в вечернем сумраке, узкие улицы старого города затихали под мягким светом газовых фонарей. Булыжники блестели, отражая их слабое сияние, а в воздухе витал аромат цветущих жасминов, смешанный с горьковатым запахом кофе из открытых кафе. Дино Гранди вышел из-за кипарисов, окружавших особняк, где только что завершилось собрание масонской ложи. Его высокая, слегка сутулая фигура, облачённая в тёмный шерстяной плащ, двигалась с привычной уверенностью, но в глазах, скрытых тенью фетровой шляпы, читалась усталость. Собрание было напряжённым: братья спорили о войне в Абиссинии, о шатком союзе с Германией, о растущем недовольстве режимом Муссолини. Голоса, полные тревоги, всё ещё звучали в ушах Гранди, словно эхо от высоких потолков зала.

Собрание закончилось без единого решения, но напряжение осталось висеть в воздухе. Гранди чувствовал, как оно давит на него, пока он спускался по каменным ступеням особняка. Он был дипломатом, привыкшим взвешивать каждое слово, каждый шаг. Его роль в ложе была не столько активной, сколько наблюдательной — он слушал, анализировал, но редко говорил. Это позволяло ему оставаться в стороне, избегать подозрений. Но сегодня что-то изменилось. Слова юриста из Милана о мятеже, предложение профессора о тайном совете — всё это звучало слишком опасно, слишком близко к измене. Гранди чувствовал, как его собственные сомнения, которые он годами подавлял, начинают прорываться наружу. Он не был предателем, но видел, как Италия трещит по швам под амбициями Муссолини. Гранди вспомнил недавний разговор с Пьетро Бадольо, чьи слова о Гитлере и его безумных планах всё ещё звучали в его голове. Бадольо был прав: Италия не могла позволить себе следовать за Германией в пропасть. Но что делать? Открыто выступить против Дуче означало подписать себе приговор.

Он направился к своему чёрному Fiat 514, припаркованному у обочины. Его водитель, коренастый мужчина с густыми усами по имени Луиджи, стоял у машины, лениво оглядывая улицу. Гранди кивнул ему, рука потянулась к дверце, когда тишину разорвал рёв моторов. Три чёрные Lancia Augusta с визгом затормозили, окружив Fiat. Из машин выскочили люди в чёрной форме. На лацканах поблёскивали значки ОВРА, секретной полиции Муссолини. Гранди замер, сердце забилось быстрее, пока агенты окружали его и Луиджи.

— Дино Гранди, — произнёс один из офицеров. Это был худощавый мужчина с ястребиным лицом. — Вы арестованы.

Гранди стиснул челюсти, его разум лихорадочно искал выход.

— Что это значит? — спросил он. — Я советник Дуче. У вас нет полномочий.

Офицер ухмыльнулся, шагнув ближе.

— Полномочия? У нас есть приказ. Прямо от Дуче. — Он кивнул в сторону Луиджи, которого двое агентов уже повалили на землю, заломив ему руки. Водитель что-то выкрикнул, но его уткнули в землю, и кепка слетела с головы. — Ваш водитель тоже под арестом.

Гранди выпрямился, его дипломатический опыт помогал держать себя в руках.

— Это возмутительно! — сказал он. — Я поговорю с Муссолини. Он узнает о вашем самоуправстве.

Ухмылка офицера стала шире.

— Дуче знает, синьор Гранди. Ему не нравятся те, кто на масонских сборищах говорит о его свержении.

Гранди почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Ложа. Кто-то предал их. Он вспомнил лица братьев: пожилого сенатора, нервно теребившего золотую цепочку часов, молодого юриста из Милана с горящими глазами, профессора из Турина, чей голос дрожал от гнева. Кто проболтался? Кто был подкуплен или запуган?

— Я протестую, — твёрдо сказал Гранди. — Я верный слуга Италии. У вас нет доказательств.

Офицер не ответил. Он махнул рукой, и двое агентов схватили Гранди за руки. Их хватка была стальной, не оставляющей шансов на сопротивление. Луиджи, всё ещё пытаясь вырваться, крикнул что-то неразборчивое, пока его заталкивали в одну из машин. Гранди толкнули к другой Lancia, дверца которой уже была распахнута. Он сел, его разум работал с лихорадочной скоростью. ОВРА не действовала без приказа, и если Муссолини сам отдал такой приказ, это означало катастрофу. Все годы осторожных манёвров, лояльности, дипломатических игр — всё рушилось в одночасье.

Он вспомнил, как несколько дней назад Бадольо говорил о необходимости быть готовыми к падению Муссолини. Гранди тогда не ответил, предпочитая уклониться, как всегда. Но теперь, сидя в машине ОВРА, он понял, что его молчание, возможно, и было его ошибкой. Он слишком долго балансировал, стараясь сохранить лояльность и одновременно слушать тех, кто видел в Муссолини угрозу. Теперь эта двойная игра обернулась против него.

Дверь захлопнулась, машина рванула с места, уносясь по узким римским улицам. Гранди сидел на заднем сиденье между двумя молчаливыми агентами. Офицер занял переднее пассажирское место, его взгляд то и дело находил Гранди в зеркале заднего вида. Город мелькал за окнами — древние арки, закрытые витрины, тёмная лента Тибра, блестящая под луной. Гранди сжал руки на коленях, пальцы слегка дрожали, но он заставлял себя сохранять спокойствие. Наклонившись вперёд, он обратился к офицеру.

— Куда вы меня везёте? — спросил он. — Если меня обвиняют, я требую разъяснений.

Офицер даже не повернулся.

— Узнаете скоро, — сказал он безразлично.

Гранди откинулся на сиденье, его мысли путались. ОВРА не славилась судами. Это были исполнители Муссолини, действовавшие вне закона, их тюрьмы скрывались в подвалах или заброшенных виллах. Он знал истории: люди исчезали посреди ночи. Но он был Дино Гранди, столп режима, человек, чьё имя открывало двери в королевские дворцы и посольства. Это должно быть ошибкой, недоразумением, которое он сможет уладить. Но слова офицера — о его свержении — жгли, как раскалённый металл. Если Муссолини поверил в предательство, никакие слова не спасут.

Он вспомнил свою карьеру, начавшуюся в Болонье, где он рос среди интеллектуалов и адвокатов, где впервые услышал о масонских ложах. Тогда они казались ему местом, где собираются люди, желающие изменить мир к лучшему. Он вступил в ложу не из жажды власти, а из любопытства, из желания быть среди тех,