— Ваня, да я все понимаю, — вздохнула девчонка, невольно прижимаясь ко мне. — Сплетни это, глупости, но на сердце все равно неспокойно. Вот и думаю — лучше бы господин товарищ министра сыну охрану дал.

Охрану… Не та я персона, чтобы ко мне охрану приставлять. Тем более, из-за дурацких слухов.

— Обидно будет, если и меня вместе с тобой убьют, — хмыкнула Анька. — Я даже в медицинском училище поучиться не успела.

— Тогда не надо было вместе со мной ехать, — пожал я плечами.

— Ага, как же. Придут разбойники тебя убивать, кто заступаться станет?

Вот и пойми женскую логику.

Но все-таки, для Анькиного успокоения, продемонстрировал ей револьвер, а потом засунул его в саквояж.

— Давай мы с тобой полезным делом займемся, — предложил я. — Если при деле, то глупые мысли уходят.

— Рассказик какой напишем? — деловито поинтересовалась Анька, вытаскивая из своего портфельчика блокнот и карандаш. — И вправду, давай займемся. И ехать веселее, и солнышко пока светит.

В почтовой карете солнце светит со всех сторон. Но скоро оно начнет закатываться, придется зажигать лампу. Чем ее заправляют — не знаю. Не то маслом, не то каким-то вонючим жиром. И воняет сильно, и света мало. А еще — не дай бог, опрокинется, загоримся.

— Тогда, по пирожку для затравки?

— По пирожку, — кивнула Анька и полезла в корзинку. — Тебе с чем?

— А что зацепится, то и давай.

Мы с Анной направляемся в Санкт-Петербург, потому что в ответ на шифрованную телеграмму господина исправника, от товарища министра внутренних дел пришла на мое имя телеграмма простая, нешифрованная, состоявшая всего из двух слов: «Приезжай немедленно».

Положа руку на сердце — я чего-то подобного ждал, но надеялся, что пронесет. Типа — отец ничего не знает, но справки наведет. Ну, никак мне в Петербург не хотелось ехать. Успею ли до Рождества обернуться, неизвестно. Правда, у меня еще целый месяц есть, но как сложатся обстоятельства? Какие дела могут навалиться? Вдруг в столице следователей не хватает или, как это было в Москве — кооптируют меня на какое-нибудь заседание суда. Припашут, в общем. А родители Леночки дали добро, чтобы доченька на праздники осталась в Череповце, а не приезжала в Белозерск. Обидно будет, если невеста станет ждать меня у тетушки, а я застряну в столице. И маменька, скорее всего захочет, чтобы сынок остался подольше.

Единственный плюс, так это то, что теперь не нужно переживать — с кем бы отправить Аньку? Выходит, права Мария Ивановна — сам и повезу.

Но, немедленно — понятие растяжимое. Мне же требовалось и отпуск получить, и почтовую карету нанять. Еще и собраться надо, попрощаться. Можно бы и в общей отправиться, там свободные места всегда есть, проходят каждый час, но у Аньки, оказывается, барахла накопилось на три сундука, и на два чемодана. Там и одежда, и обувь, а еще книги. И это, как выяснилось, еще не все.

А как же с собой гостинцев не взять? Картошки (всего-то мешочек, у тети Гали хорошая уродилась); свеклы с морковкой (Ольге Николаевне тертая свекла, с чесночком и сметаной нравится!); лучка (как же картошка без лука?). Штучек шесть судаков — это святое (батюшка ваш министра пригласит!), да, еще и сало, за которым купцы из Миргорода едут.

И в довесок — «шекснинску стерлядь золотую». Без нее нам в столице никак!

А еще снедь в дорогу. Анька опыт приобрела, осознала, что не стоит столько провизии брать, трактиры имеются, ограничилась курочкой и десятком яиц (не сама жарила-варила, а в кухмистерской заказала), зато кухарка расстаралась. И отказываться неловко.

Хорошо, что рессоры у почтовых карет крепкие, а где-нибудь в Кадуе, скорее всего, нас переставят на полозья.

Еще была Манька, которую Анна захотела взять с собой. Мол — в карете и нам места хватит, и козу как-нибудь разместим. Представив, как мы едем вместе с козой, я содрогнулся и уперся. Если бы козьи памперсы существовали, может, и согласился бы. А так — будет у нас все в «орешках», а еще… Ну, все всё поняли.

Везти козлуху в почтовой карете, по меркам будущего времени, все равно, что в бизнес-классе. И экипаж не поймет, и для животного стресс.

Мы с Анькой даже слегка поругались. Она назвала меня бесчувственным деревом, Буратиной, а я ее — голожопой Мальвиной.

— А почему Мальвина? — захлопала глазенками Анька — Она же самовлюбленная дура и эгоистка.

Ну да, в нашем варианте «Приключений Буратино» девочка с голубыми волосами и на самом деле выглядела не слишком привлекательно — самолюбивая, вздорная особа.

Потом до Аньки дошло второе оскорбление. Она даже повернула голову, чтобы проверить — что там с юбкой?

Потом нам обоим стало смешно, а я, как старший и мудрый, предложил:

— Иди мириться, чучело-мяучело.

Мы обнялись, покаялись друг перед другом, попросили прощения.

— Про голожопую вырвалось, извини. Вообще, хотел тебя назвать эгоисткой — привезешь в столицу козу, ни с кем не посоветовавшись. Не оценит мой батюшка.

— И ты меня за бесчувственного Буратину прости. Но я подумала, что у Александра Ивановича конюшня во дворе есть. Четыре лошади, конюх при ней обитает, так неужели в ней уголок не выкроить? И кормить бы я ее сама стала. Пойло на кухне приготовить не трудно, а сена хватит.

Анька иной раз такая наивная бывает, хоть плачь.

— Аня, во-первых, конюшня не отца, а хозяина дома, — начал перечислять я. — Родители только этаж снимают, а заодно и за службы во дворе платят. Во-вторых, нужно все-таки разрешение у отца спросить. Иначе он и обидится может, а как обидится, сразу скомандует, чтобы Маньку на рынок отправили, на мясо. Пусть Манька в Череповце до следующего лета живет. Как только что-то решится по моему переводу — тогда и станем думать. С собой ли ее заберем, в надежные руки пристроим, чтобы коза старость на покое встречала.

— Ваня, да кто станет за козой ходить до старости лет? Гимназистки? Походят первое время, а потом им надоест. Сам же говорил, что мода на козочек скоро пройдет.

Уверен, это не то слово. За козой в самом начале ухаживать интересно — как же, миленькая, блеет, молоко дает. Но когда