Дверь хлопнула за её спиной, как выстрел стартового пистолета, и Валентина, не сбавляя темпа, выбежала в коридор. И в тот самый момент, когда, казалось, ничто уже не могло её остановить, судьба, с чувством юмора, достойным отдельной галактической премии, швырнула ей под ноги Павла Игоревича.

Столкновение получилось таким кинематографическим, что в голове Валентины на мгновение вспыхнули титры: "Специально для вас – самый неловкий момент года!"

Павел стоял посреди коридора в странной, неестественной позе – как будто застыл в попытке одновременно сделать шаг вперёд и подумать, не забыл ли он выключить утюг дома. Из его грудного кармана вызывающе торчала путёвка санатория, а на лице боролись две эмоции: облегчение человека, нашедшего пропавшее сокровище, и растерянность пассажира, который внезапно оказался в вагоне с цирковыми медведями.

Валентина с силой врезалась в него плечом, от чего сумка, зажатая в её руке, испустила предсмертный хруст и рассыпала содержимое по полу: аптечку, влажные салфетки, зачем—то прихваченный санаторный тапочек и неопознанный набор бумажек, среди которых особенно выделялась реклама "Очищение чакр за три дня".

– Валя?! – выдохнул Павел, будто до последнего не верил в реальность происходящего.

Он растерянно моргал, судорожно цепляясь взглядом за её трясущиеся руки, пунцовые щеки, растрёпанные волосы и выражение лица, с которым обычно объявляют конец света на местном уровне.

Валя попыталась что—то ответить, но из горла вырвался лишь странный сип, напоминающий звук, который издают старые дверные петли в фильмах ужасов. Она судорожно вдохнула, попыталась собрать мысли в кучу, но мысли оказались заняты коллективной истерикой и категорически отказывались выстраиваться в осмысленные предложения.

Павел, всё ещё стоя как вкопанный, с трудом собрался и начал быстро объяснять:

– Я искал тебя… долго… обзванивал всех… даже соседку твою на пятом этаже… она сказала, что ты в санаторий уехала… но куда – не знала… Тогда я начал обзванивать санатории в округе… спрашивал, не приезжала ли Валентина такая—то… и – представляешь? – здесь нашёл… – Он запнулся, заметив, как Валентина с усилием отступила на шаг назад, будто он угрожал ей опросом по правилам санаторного поведения.

Рука с сумкой предательски дрожала, норовя либо швырнуть её в Павла, либо забаррикадировать ближайшую дверь.

Валентина попыталась открыть рот для связной речи, но вместо этого начала лепетать что—то совершенно бессвязное:

– Я… э-э-э… ну это… документы… уборка… срочно… галактический протокол… швабра… экстренный сбор…

Каждое слово звучало всё абсурднее, и к концу этой словесной какофонии Валентина сама не могла бы сказать, что именно пыталась донести.

Павел, ошарашенный, молча моргал, очевидно пытаясь вычислить, с кем именно он сейчас разговаривает: с Валентиной, которой он переживал и искал, или с её альтернативной версией, тайно состоящей в секте галактических рептилоидов.

Наконец, охваченная внутренним хаосом, Валентина с диким вдохом схватила выпавшую из сумки зубную щётку, сунула её за пазуху и, с максимально трагическим видом, начала пятиться обратно к своему номеру. Дверная ручка ударила её в бок, но она, не обращая на это внимания, лихорадочно тянулась к двери, мечтая только об одном – скрыться, запереться, исчезнуть, превратиться в пыльцу или хотя бы в бежавший тапок.

Павел, сжимая в руках измятую путёвку, наблюдал за этим спектаклем с выражением человека, который пришёл на выставку акварелей, а попал на ритуальное танцевальное жертвоприношение.

Когда дверь захлопнулась перед самым его носом, оставив его стоять в одиночестве посреди коридора с криво пристёгнутой сумкой в ногах, Павел только тихо выдохнул:

– Ну, хоть живая…

В номере санатория, где жила Валентина, в пропахшем хлоркой и дешёвым освежителем воздухе, они оказались вдвоём, будто случайные свидетели в декорациях плохо снятого фильма. Воздуха стало ощутимо меньше, стены словно придвинулись вплотную, а здравый смысл, едва завидев происходящее, тихо испарился.

Павел стоял у самой двери, прижавшись к косяку так, будто надеялся слиться с ним и исчезнуть. В руках он судорожно сжимал свой мятый бумажный пакет с вещами, как ребёнок держится за последнюю конфету в мире, где наступил апокалипсис.

Валентина, запинаясь на каждом втором слове, перескакивая с мысли на мысль, начинала своё объяснение, которое стремительно превращалось в нечто среднее между отчётом агента под прикрытием и исповедью человека, пережившего три мировых войны подряд.

– Понимаешь… – начала она, судорожно взмахнув руками, словно пыталась разогнать собственную дурь. – Я сама сюда сбежала! От них! Но теперь понимаю: они всё равно меня нашли!

Павел моргнул, цепляясь за реальность из последних сил.

– Меня ищут… – Валя судорожно сглотнула. – Не просто ищут… охотятся! Межгалактическая полиция! С карательными отрядами! С аппаратами для переработки биологических объектов в удобрения! – голос её взлетал всё выше, приобретая интонации истерической рекламы чудо—пылесоса.

Павел молчал, судорожно сглатывая, словно примеряя на себя роль этого самого биологического объекта.

Валентина, увлечённая собственной катастрофой, понеслась дальше:

– Я нарушила протоколы! Все! Их там двадцать семь с половиной! Я считала! А Жука… – она замялась, чувствуя, как во рту пересохло, – она всё слышит! Она всё видит! Она… контролирует радиосигналы! Перехватывает тревоги! Они уже здесь! Уже на подходе!

Павел побледнел, пакет с вещами начал мелко дрожать в его руках, словно у него завёлся собственный нервный тик. И тут, словно почувствовав, что абсурд недостаточно густой, в разговор бодро встряла Кляпа:

– Валюша, не забудь упомянуть про телепортацию мозга! Пусть сразу знает, что возможно перемещение извилин в пространстве без предупреждения!

Валентина, запинаясь, быстро выдохнула:

– И… ещё… у них… есть устройство для телепортации мозга! – сказала она и тут же поняла, насколько глупо это прозвучало, но было уже поздно: поезд идиотизма нёсся по рельсам без тормозов.

Павел шумно сглотнул. Его лицо постепенно переходило через все стадии отрицания: от лёгкой растерянности к тихой тревоге, затем – к выражению открытого ужаса, характерному для людей, случайно попавших на приём к шаману с бензопилой.

Кляпа не остановилась:

– Отлично, теперь скажи ему про сборку тела после разборки! Это же самое сочное!

– Они… могут… – Валя дернулась всем телом, – разобрать меня на молекулы… и потом собрать… ну, не совсем правильно… там, где нога должна быть, будет… – она замялась, глядя на Павла с безнадёжной мольбой, словно умоляя простить её за то, что её кости и внутренности вот—вот окажутся не на своих местах.

Павел, не шевелясь, смотрел на неё глазами человека, который уже морально смирился с тем, что сейчас ему предложат вступить в религиозный орден из восьми ног и трёх подбородков.

И на этом фоне, как гвоздь в крышку здравого смысла, прозвучала новая реплика Кляпы:

– И, пожалуйста,