Валентина на секунду замерла, словно пытаясь понять, правильно ли она услышала слова "утилизация" и "без права на апелляцию" в одном предложении.

– Отлично, – выдохнула она в подушку. – Просто праздник какой—то.

Кляпа попыталась выдать традиционную бодрую реплику вроде «Не переживай, прорвёмся!», но что—то пошло не так: её голос дрожал, реплики срывались на странные фальцеты, а фальшивое веселье звучало так, что даже анемоны в аквариуме Валентины выглядели бы убедительнее.

– Ну, может, не всё так плохо, – пробормотала Кляпа. – Может, они сначала предложат чашку чая. Или дадут побегать перед утилизацией. Вдруг им положено по уставу?

Валентина, не меняя положения, задумалась, можно ли умереть от одного только осознания собственной полной беспомощности.

– Они нас уничтожат? – спросила она, больше для проформы.

Кляпа какое—то время молчала, потом совсем тихо добавила:

– Если только мы не найдём выход… очень быстро.

И в этот момент Валентина впервые за всё это безумное время почувствовала настоящий животный страх – тот, который не обсуждают на групповых терапиях и не прописывают успокоительными. Страх, густой и липкий, как сироп из чёрной патоки, который медленно заполняет лёгкие, не давая сделать ни одного нормального вдоха.

Кляпа молчала, как школьник, случайно спаливший лабораторию. А Валентина, лёжа под одеялом в санаторной комнате, впервые ясно поняла: кошмар только начинается.

Паника накрыла Валентину не стремительно, а вязко, будто кто—то тихонько налил ей под ноги ведро густого варенья из ужаса. Первые секунды она пыталась сохранять остатки достоинства: дышать через нос, мысленно читать таблицу умножения, вспоминать инструкции по экстренным ситуациям. Но на пятой попытке вспомнить, сколько будет семью восемь, она сорвалась и понеслась по номеру так, будто соревновалась в олимпийском марафоне среди очень плохо собранных роботов.

Вслух, громко и с трагической интонацией, Валентина начала проговаривать всевозможные сценарии своего неминуемого ареста, причём один страшнее другого. Сначала всё шло относительно мирно: стандартный допрос под холодным светом, невежливые вопросы о её «преступной деятельности» и утомительные заполнения анкет. Но вскоре её фантазия разогрелась, как старенький чайник на забытом газу.

– Меня разберут на органы! – воскликнула она, одновременно натягивая одну колготку на обе ноги. – Или заморозят в криокамере! На вечность! В компании каких—нибудь ядовитых слизней!

Картины в её голове сменялись с бешеной скоростью: инопланетная тюрьма с прозрачными стенами, за которыми вяло бродили монстры размером с холодильник, кислотоемкие ванны с пузырящимся зловонным раствором, и разборка на молекулы с последующей сборкой в виде амёбы, обречённой всю оставшуюся жизнь ползать по галактическому полу в поисках смысла существования.

Кляпа, изо всех сил стараясь внести хоть каплю позитива в разрастающийся бедлам, встряла бодрым голосом:

– В самом лучшем случае, Валюша, нас просто разделят на молекулы, а потом соберут обратно не в том порядке. Ну знаешь, как паззл, который собирал слепой котёнок в темноте.

Валентина на секунду замерла, переварила услышанное, изобразила на лице такую гримасу, что любой опытный психотерапевт тут же предложил бы ей бесплатный абонемент на годовые сеансы, и снова сорвалась в паническое кружение по номеру.

Стул с треском отлетел в сторону, не выдержав накала страстей. Одеяло было сброшено на пол, как компрометирующий улик. Тумбочка жалобно звякнула, когда Валентина задела её бедром в особо резком развороте. Где—то в углу обиделся настольный светильник, накренившись под невозможным углом.

Валя металась, как попугай в комнате, где внезапно отключили свет и включили сирену. В одном углу она хватала зубную щётку, в другом – пыталась запихнуть в сумку три кофточки одновременно, не обратив внимания, что это вовсе не её вещи, а халаты из прачечной. В приступе безумной решимости она схватила со стола санаторный буклет, несколько листков с расписанием лечебных процедур и зачем—то засунула их в карман пижамы.

– Нужно срочно уйти! – бормотала она себе под нос с той же настойчивостью, с какой капитан тонущего лайнера уговаривает воду вернуться в море. – Пока не поздно! Пока они не прислали роботов с пылесосами для сбора улик!

Кляпа не пыталась больше её остановить. Похоже, внутренний диктор тоже осознал, что ситуация перешла на уровень, где здравый смысл упакован в коробку и отправлен первым классом в музей исчезнувших феноменов.

Когда Валентина попыталась натянуть на себя кроссовки поверх санаторных тапочек, окончательно запутавшись в шнурках и собственной панике, её лицо приобрело такое трагическое выражение, что даже плюшевый мишка на подоконнике, казалось, задумался о смысле жизни.

Судорожно запихивая в сумку то, что успевало попасть под руку, Валентина мельком оглянулась на свой номер. Он напоминал поле боя после особо неудачного сражения между мебелью, бельём и человеческим отчаянием. В воздухе стоял запах стирки, пыли и надвигающегося апокалипсиса.

– Всё, я ухожу! – объявила она, будто кто—то за ней действительно внимательно наблюдал и ждал её окончательного решения.

Кляпа вздохнула, как старый школьный завуч, обнаружившая, что её лучший ученик решил сбежать с контрольной, написав на доске фразу «Пора валить».

Сумка вылетела из рук Валентины на середину комнаты, приземлившись с глухим стуком и аккуратной демонстрацией того, что из неё моментально выпал санаторный халат, расписание массажа и один ботинок от другой пациентки.

Валентина бросилась собирать всё обратно, попутно спотыкаясь, сбивая локтем стул и сбрасывая со стола стопку журналов, один из которых в процессе падения словно нарочно развернулся нужной страницей наружу. На ней была реклама санаторного курса с лозунгом: «Покой, здоровье и долгая жизнь гарантированы!»

– Вот именно! – истерически выкрикнула Валентина, запихивая обратно журнал, словно в нём была последняя надежда на спасение.

Кляпа всё это время делала вид, что рассуждает о плане побега, но в действительности молчала, как тот родитель, который уже понял, что поезд катастрофы ушёл, но вежливо машет ему вслед салфеткой.

Когда Валентина, нагруженная абсурдным скарбом, рванула к двери, она выглядела как очень целеустремлённый беглец из дурдома, решивший захватить с собой все доказательства своего безумия.

И где—то в глубине сознания теплилась крошечная, упрямая искра надежды: может быть, всё—таки успеет. Может быть, космические каратели тоже опаздывают. Может быть, их отвлекли межгалактические пробки.

Сумка, волочащаяся за Валентиной как побитый пес, зловеще стучала по полу, оставляя за собой след обронённых мелочей: то зубная щётка выкатывалась из кармана, то чей—то случайный носок всплывал на поверхность как чёрная метка. Валентина, с трясущимися руками и безумным блеском в глазах, рванула к выходу из номера, втайне надеясь на чудо: возможно, если действовать быстро, тихо и