Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 120
скандал за вчерашнее мошенничество с шевелюрой. Но я тут же вспомнил, что утром Холмс облачился в мигом полюбившийся ему иссиня-черный парик. Тот самый, что я вчера-таки добыл для него, приведя мистера Шермана своим повторным появлением в состояние обостренного любопытства. Поэтому мистер Росс никак не мог узнать его. Если же Холмс по какой-то причине вдруг оказался бы без своей накладной маскировки (сегодняшнее утро выдалось ветреным), то тогда его узнал бы не только мистер Росс, но и я. С любого расстояния. Оттуда, где они сейчас стояли, в глаза мне бил бы не один сигнальный огонь, а два. Тогда кто же это? И если Холмс неподалеку, сумел ли он рассмотреть незнакомца?
Парочка простояла так минут десять. Мне уже порядком надоело без особой пользы пялиться на них, и я стал подумывать, как бы спуститься и попробовать незаметно подобраться к ним поближе, когда наконец они расстались. Человек удалился в ту же сторону, а мистер Росс двинулся назад. Пока он приближался к зданию, в голове моей появилась нехорошая мысль, что меня надули. У меня отменное зрение. Вряд ли мистер Росс имеет более зоркие глаза. Узнать столь неприметную личность издалека он не мог, значит, этот человек стоял значительно ближе и мистер Росс специально увел собеседника подальше, чтобы я не сумел его рассмотреть. И как ловко он это проделал! Если бы он вышел, оставив меня здесь, я бы подошел к окну и увидел то, что увидел он. Вывести меня на улицу означало бы то же самое: незнакомцу просто негде было спрятаться от моего зоркого и внимательного к малейшей мелочи взгляда. Хитрец мистер Росс нашел единственный выход, заставив меня бегать по лестнице и выиграв тем самым время.
– Прошу меня простить за ожидание. – Мистер Росс влетел в комнату, и, несмотря на то что его шустрые телодвижения создавали впечатление легкости и добродушия, я заметил, что лицо его как-то посуровело.
Тем не менее он принес хорошие новости.
– Мистер Уилсон, как вы знаете, до возвращения вашего брата осталось два дня. На этот срок мы, пожалуй, готовы рискнуть предоставить вам место, но не более. И учтите! Работы много. Если вы думаете, что такие деньги даются здесь чуть ли не даром, я вас разочарую. Мы выбиваемся из графика. Только-только приступили к букве «Б», а теперь, после вчерашнего, отставание только возрастет, потому что всё, что переписал тот негодяй, следует уничтожить и заново переписать уже незагрязненной дурными помыслами рукой. Ужасно, конечно, но ничего не поделаешь. Не теряйте времени, садитесь за стол.
Он показал мне, откуда требуется начать, и вышел. Я с усердием взялся за дело, но после первого часа, проведенного в бешеном темпе, почувствовал, как сильно с непривычки устала рука. Чтобы дать ей отдых, да и размяться заодно, я встал и прошелся по комнате. Затем подошел к шкафу и отворил стеклянную створку. Внутри на полке лежали стопки исписанной бумаги. Это были плоды работы, проделанной моими предшественниками. Холмс успел исписать десять листов. Мысленно я извинился перед ним за сегодняшнее, успокаивая себя тем, что иногда предательство напарника идет только на пользу делу и что иного способа втереться в доверие своего нового босса у меня не было. Я подумал не без гордости, что, если сумею выдержать взятый темп, достижение Холмса будет мною существенно превзойдено.
Но когда я увидел, что оставил после себя Джабез Уилсон, меня охватило глубочайшее недоумение. Конечно, я не забыл скептический отзыв Холмса насчет версии о зашифрованных текстах, но втайне надеялся, что сюрпризы в этой области еще возможны. Особенно после того, с какой похвалой отозвался о нашем клиенте мистер Росс. Талант, каких единицы, бесценный дар! Но сюрпризом оказалось только то, что Холмс высказался о способностях своего предшественника чересчур тактично. Если бы после мистера Уилсона взялась писать курица, ее бы непременно обвинили в чрезмерной куртуазности почерка, пошлом украшательстве, совершенно излишних вензелях и завитках. Я был вынужден попрощаться с версией, что так приглянулась мне. Недобитые якобиты явно отпадали, ибо помощь такого исполнителя их только добила бы окончательно. Нет. Здесь явно что-то другое, но что?
Пребывая в полной растерянности от таких находок, я вернулся за стол и продолжил писать. Скорость моя упала. И не только оттого, что рука, не отдохнув толком, быстро вновь заныла. В голову лезли всякие мысли. Ну и местечко! Точно, чокнутые. Но безобидные ли? Тишина действовала угнетающе. То ли под ее воздействием, то ли еще отчего, но в какой-то момент мне даже показалось, что за мной наблюдают. Нет, не показалось. Я точно ощущал чье-то присутствие за дверью, какую-то возню и скрип пола в коридоре. Возможно, за мной подглядывали в замочную скважину. Но зачем им это? Проверяют, как я себя веду? Мне стало неприятно от осознания, что я выставлен напоказ, словно в витрине магазина. А еще оттого, что лицом, позой и всем поведением помимо воли я вдруг принялся старательно выражать то усердие, с каким выполнял порученную работу. Будучи изначально искренним, теперь оно сделалось показным, и эта нарочитость, к которой я сам себя принудил, вызвала во мне острое ощущение самоунижения. С чувством, близким к отвращению, я отмечал в себе целую волну внешних признаков, провоцирующих моих тайных наблюдателей выдать себя переполняющим их восторгом. Мне уже представлялось недостаточным просто сидеть за столом, и я стелился над ним в самом смиренном склонении, высунув кончик языка из приоткрытого рта, как лучший ученик класса. Мое обращение с предметами сделалось преувеличенно осторожным, а с энциклопедией – даже заискивающе почтительным. Я понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать. Едва только мой взгляд возвращался к раскрытой на нужном месте великой книге, глаза сами собой наполнялись благоговейными слезами, и я принимался восхищенным шепотом перечитывать абзац о бакенбардах. Постепенно мое чувственное отношение перенеслось и на остальные принадлежности. Уверен, никто и никогда еще с такой любовью не окунал перо в чернильницу и не разглаживал так нежно и заботливо обыкновенную писчую бумагу. Да что там! Я кивал сам себе, удовлетворенно хмыкал, сладко улыбался, хлопал в ладоши – в общем, всячески демонстрировал, что не в силах сдержать распирающее меня наслаждение, знакомое лишь тем, кому посчастливилось обрести призвание всей жизни. Если вначале, запоминая очередной кусок текста, который предстояло переписать, я ограничивался тем, что бубнил его себе под нос, то теперь я его громко и торжественно декламировал, подчеркивая с выражением осознаваемой ответственности каждое слово.
Но ответом на все мои знаки по-прежнему была тишина.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 120
