Это что же получается? Чтобы получить ту же сажень заменителя дров, нам нужна почти сажень опилок и килограмма два-три смолы. Для такого количества смолы горбыля у нас с избытком. Зато опилок — дефицит. За неделю лишь наберется та самая сажень. Допустим, когда мы повысим производительность лесопилки, это число тоже увеличится в четыре раза. Будет четыре сажени за неделю. Этого хватит, чтобы обеспечить одну крестьянскую семью зимой «дровами». А у нас таких гораздо больше. За лето наберется на двенадцать семей. Одна деревня — максимум. Но у меня же не стоит задача — обеспечить всех крестьян дровами? Одна сажень таких «опилок-дров» если взять цену на обычные дрова принесет нам тридцать рублей в бюджет. Из отходов! Ничего и закупать не надо. Даже сейчас за лето получается — триста шестьдесят рублей. Пускай я обещал Михею часть отдавать им и работникам, как прибавку за труды. Допустим — по пять рублей за сажень. Тогда это будет триста рублей на ровном месте! А при модернизации лесопилки — тысяча двести! Конечно, чтобы крестьяне сменили привычные дрова на наши опилки, стоит поставить цену ниже. Но все равно — в итоге мы получим буквально из мусора дополнительный доход! Точно надо это все отцу рассказать.

— Вот что, Михей, — начал я, — вы часть досок начните откладывать, те что приемку не проходят. Будем из них строить дополнительный склад под опилки. И начинай клепать эти «кирпичи». Пока куда в сухое место кладите, а я с отцом переговорю — чтобы под них место создать. Раз уж они так хороши, пускай уж лучше их наши крестьяне покупают. Уж цену мы пониже поставим, чем на дрова. Все выгода им будет.

Глаза мастера загорелись. Да и у работников, что недалеко стояли и все слышали, тоже настроение от таких новостей повысилось.

— Насчет игрушек — то пока думать буду. Но вы это дело не бросайте. Только пускай их собирает тот, у кого они не шибко страшные получаются. Уж куда их пристроить — найду.

Потом и Корней с Михеем поговорил насчет материала для моих тренажеров. Мастер обещал все в ближайшее время отправить. Возвращался домой я в серьёзных раздумьях. Это что получается? Прямо под ногами у нас деньги лежат, стоит их лишь чуток обработать да в дело пустить, а мы и не в курсе были? Вот что значит — зашоренность мышления. И это я еще не узнавал, сколько игрушки могут стоить из тех опилок.

Глубокие раздумья о том, сколько опилок мы сможем получить от лесопилки, открыли мне глаза на еще один аспект, который до этого я не учел — ведь из-за водяного привода наш промысел зимой будет стоять! А значит, что и отгружать тому же Миллеру зимой доски мы не сможем. И не получим зимой прибыли. И двенадцать месяцев автоматически сократятся до девяти — и это минимум! А то и больше. Получается, мои расчеты по окупаемости лесопилки «слегка» растягиваются по времени. Тут бы помог паровой привод, но он очень уж дорог. Не потянем мы пока что его. И сразу встает следующий вопрос — а чем занять крестьян зимой? В голову пока что ничего не приходит. Да и как они воспримут то, что мы им навесим дополнительную работу в тот период, когда они привыкли «отдыхать»? Без соответствующей платы — однозначно негативно. Оно как бы вроде и плевать… а с другой стороны — крестьянские бунты никуда не делись. Только в этом году уже прошло несколько восстаний крестьян в соседних губерниях. Узнал я о них из газет, которые читал отец, пока мы ехали обратно в поместье. Причина бунтов была чисто экономической — в некоторых губерниях помещикам разрешили взимать «пошлину» с крестьян за употребление алкоголя. И взимали ее не только с тех, кто пил, но и с трезвенников. Так называемые «винные откупные». Не желая платить дополнительные подати, крестьяне поднимали восстание, громя кабаки, отказываясь покупать спиртное. Эти бунты получили название «антиалкогольные». Кто там говорил, что Россия — страна пьяниц? Ложь и провокация! Вон как люди выступают против алкоголя, стоило им по кошельку ударить.

Вот и здесь — если нашим крепостным будет не выгодно работать зимой, то получим мы бунт, а не новый источник дохода. И плевать нам будет, как его назовут.

Когда мы вернулись в поместье, Корней отправился с близнецами заниматься, а я тут же к отцу побежал. Нашел его в кабинете, где он заполнял учетные бумаги — сколько мы потратили, да сколько заработали. Кстати, пятьдесят рублей серебром тоже записать не забыл. И эта цифра тоже пойдет в общую сумму дохода поместья. Что и логично — скрыть факт дохода с картин не получится, как ни старайся, а если подобной строчки не будет в декларации, то потом нам могут и инспекцию прислать.

— Ну и чем обрадуешь? — откинувшись на спинку кресла, потянулся отец.

По его голосу было понятно, что он не особо верит, что я ему сейчас что-то особо хорошее скажу. А на меня отвлекся лишь как повод сделать перерыв в работе.

— Обрадую тем, что мы с тобой — слепцы. Золотую жилу под носом проглядели!

Папа удивленно вскинул брови.

— Поясни, — протянул он, сосредотачиваясь.

Ну я ему и рассказал все, о чем с Михеем говорил.

— Сто рублей за месяц работы лесопилки? Из отходов, которые на выкид идут? — с недоверием переспросил он.

— И с перспективой увеличить эту цифру до четырехсот рублей, — кивнул я. — Но эти сто можно уже сейчас начинать зарабатывать. Только и делов — команду отдать, да пообещать на тех опилках работникам дополнительную денежку иметь. И мы от того не обеднеем, и они смогут эту же деньгу нам потом и вернуть — купив те же опилочные дрова для своих домов. Ну как? Хороша идея?

— Признаю, если крестьяне будут покупать эти «опилочные дрова», то действительно — идея хороша.

— А в чем проблема? — пожал я плечами. — Сделать для начала некую пробную партию, да раздать ее по деревням бесплатно. Все равно денег на это не нужно. Как они сами проверят, что опилки те если и хуже привычных им дров, то ненамного, тогда можно и цену ставить. Но ниже, чем на дрова. А то — товар для них непривычный, только более низкая цена может сподвигнуть их свои кровные нести. Ну будем не по тридцать рублей за сажень, а по двадцать пять отдавать. Все лучше, чем те