«Горец? Нет, не похоже. Станичник? Тоже маловероятно. Кто это, твою дивизию?»

Подождал еще секунду и, когда фигура почти скрылась за камнями, метнулся вниз по склону, стараясь идти вдоль ложбины, чтобы под ногами не скрипел песок. Меж кустов мелькнула белая лошадь, и неизвестный вскочил в седло.

— Стой, урод! — рявкнул я.

Он обернулся, в руке блеснул ствол револьвера. Я успел выстрелить первым. Лошадь дернулась. Седока развернуло назад, но он удержался и рванул поводья. Тоже выстрелил в мою сторону, но толком прицелиться не успел — пуля ушла куда-то в ту степь.

Пара секунд — и всадник исчез за холмом. Я бросился следом, но тропа вилась между кустами, а дальше уходила на каменистый откос. Снизу донеслось цоканье копыт — уходит.

Я стоял, переводя дыхание, и пытался понять: «Что это было?»

По всей видимости, меня тупо хотели подстрелить. Знали мой регулярный маршрут, подготовили засаду и отход грамотно спланировали. И сигналка эта хитрая — видать, на тот случай, если стрелок зазевается, должна была его в чувство приводить. Такой себе датчик движения XIX века.

Я вернулся на тропу, осмотрел место выстрела. Ничего, кроме тех же самых характерных следов, не обнаружил. Тогда пошел к месту своей первой лежки и стал искать, куда могла угодить пуля.

Помнилось: срезала ветку кустарника, а дальше… Провел мысленно линию огня и уперся взглядом в ствол сосны, отыскав место попадания. Подошел и, расковыряв ножом, вытащил пулю.

В том месте, куда она угодила, дерево было рыхлое, изъеденное жучками — видимо, поэтому форма почти не деформировалась. Покрутил ее в руках. Пуля яйцевидной формы. Прикинув так и этак, пришел к выводу, что, скорее всего, «доброжелатель» стрелял в меня из винтовки Дрейзе 1849 года.

Редкое в этих краях оружие, разве что случайно попадает. В мой первый визит в Пятигорск такая была в оружейной лавке, а во второй — уже не нашел.

Возвращался после своих изысканий уже ближе к девяти утра, а в голове все еще звучал тот выстрел. Никаких новых догадок не появлялось.

Лошадь под навесом у калитки тихо заржала, встретив меня. Я провел рукой по холке, прислушался — во дворе тихо, только петух у соседей разорался.

Дед сидел на лавке, в новой жилетке. Увидев меня, сузил глаза.

— Где долго шляешься, Гриша?

— Бегал, — коротко ответил я. — Все как обычно.

— А морда у тебя — будто только из драки, — буркнул он. — Говори, что стряслось.

Я молча достал из-за пазухи пулю и положил ему на ладонь. Старик поднял бровь.

— Это что еще за таке?

— Стреляли в меня, деда. Там, где я бегаю, сторожок поставили. Хорошо, волос приметил и стрелку сигнал не подал. Если бы проморгал…

Дед помолчал, долго крутил пулю между пальцами, потом тяжело выдохнул:

— Не нравится мне это, Гриша. Слишком уж мудрено. Ежели горцы… Да не, не похоже на них. Сам что думаешь?

— А черт его знает, прости господи, — перекрестился я. — Может, и горцы за Умара мстят, а может, от Жирновского привет. Хотя ума не приложу, на кой я ему сдался. Но граф точно знает, где меня искать.

— А Иваны те, которых ты уму-разуму поучил в Пятигорске, могут?

— Да не, деда. Я там чисто сработал, живых не осталось, кроме бабы. Но та и не видала ничего — я в маске был. Хотя…

— Чаво еще?

— Ну, могла понять, что я… как бы это сказать… подросток, в общем. Не взрослый муж. А коли догадалась да своим напела, то они и перетрясти могли город. Узнать, кто приезжал, кто что серьезное покупал. В общем, непросто, но связать два и два, наверное, могли. Блин, деда, рука тогда на бабу эту не поднялась…

— Ну, Гриша, крови лишней, если можно, избегать всегда надобно. И то, что ты ее в живых оставил, дело доброе, — он почесал затылок и добавил тихо, почти шепотом: — Гавриле Трофимычу скажи. Пусть прознает, у кого такое ружжо немецкое имеется. Редкость большая, а вдруг выйдет?

Я кивнул, покосился на работников, которые возились с баней. Сидор копал небольшой прудик, в котором будет скапливаться вода. Излишки станут уходить обратно в ручей.

По плану — вкопать трубу, и будет слив, как в ванной, за участок выходить. Там тоже небольшую канавку прокопаем.

— Ладно, дед, пойду до Строева дойду — авось атаман что посоветует.

Атаман стоял у колодца, подставив лицо под утреннее солнце. Услышал шаги, обернулся.

— Григорий? Что стряслось?

— Здрав будь, Гаврила Трофимыч, дело срочное, — сказал я, доставая пулю. — Под Волчьим оврагом стреляли в меня и, видать, знали, что я там пробегаю.

Атаман нахмурился, повертел в пальцах свинец.

— Форма какая диковинная…

— Видать, стреляли скорее всего из винтовки Дрейзе. У немчуры на вооружении стоит, но в наших краях редкость большая. Больше месяца назад, как был в Пятигорске в оружейной лавке, там такая продавалась. А вот когда в последний раз зашел — не было.

Он прищурился:

— Где точно это случилось?

— В версте от станицы, за терновником. Насторожили бутылку, волос привязали. Я должен был так сигнал подать стрелку и под выстрел вылететь. А заметил — случайно вышло — и зашел немного со стороны. Увидел тень в темном. Похоже, черная бурка длинная накинута, на лице — маска или платок. Лошадь у стрелка рядом дожидалась, все продумал стервец.

— Ну я подобрался и пальнул. Точно попал: видал, как того развернуло в седле, но удержаться сумел и дал шенкелей. Ушел супостат.

Гаврила выругался.

— Знать бы, кто… Сейчас гадай: горцы ли, али кто еще. А может… — он замолчал, глядя прямо на меня. — Может, кто из наших, кому ты, парень, поперек горла стал.

Он еще помолчал, вертя пулю, потом кивнул:

— Сделаем так. Никому ни слова, языком об этом не трепи. Я пластунов пошлю со следопытом Захаром — глянут место. А ты пока по станице без дела не шатайся. Вон хозяйством своим занимайся — все никак не угомонитесь, долбите и долбите там что-то! Он махнул рукой в сторону нашей новостройки.

— И еще — не бегай больше по той тропе. Коли невмоготу, каждый раз направление меняй и не повторяйся.

— Принял, Гаврила Трофимыч.

— Ну и добре, — он вернул мне пулю. — А теперь иди, отдыхай, да смотри, не учуди чего.

Дойдя до двора, я передал деду наш разговор с атаманом, переоделся и