Понятно, что в центре внимания и комплиментов были ея императорское величество, но и на меня косились тоже, что очевидно. И тетушка, кажется, внимавшая каждому моему жесту и слову.

Ничего. Отулыбался по полной.

Присутствующие возрадовались.

Наконец императрица меня плавно похитила, и мы, оставив наших сотрапезников, перешли в другую гостиную. Какую? Бог весть. Я не знаток Эрмитажа, да и Зимний дворец, каким я его знаю, даже не в проекте. Комната велика, но не зала. Там нас уже ждет столик, на котором чайники, разные чаи и всякие вкусности к чаю. Вижу, на чае в Зимнем дворце не экономили. Чай не придорожная таверна.

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. СВЕТЛЫЙ КАБИНЕТ. 1 (12) февраля 1742 года

– Петер или лучше Петр?

Лью хозяйке и себе из молочника сливки, наливаю заварку и кипяток. Киваю. Ожидаю встречного кивка.

Отпиваю чай.

– Если на то будет воля вашего величества, то я бы предпочел именоваться Петром. Мы в России, да и честь для меня носить имя моего великого деда.

Кивок.

– Похвально. Вы хорошо говорите по-русски.

– Я стараюсь, ваше величество.

– У кого учились?

– У Фридриха Вильгельмовича Берхгольца в основном, – отвечаю.

– Фридрих, конечно, вырос в России и говорит изрядно, но у него явно немецкий акцент, – констатирует императрица.

Беру кремовый кусочек сахара. Тростниковый. Другого пока нет. Мочу его. Прикусываю. Запиваю.

– А, вы о манере? Так к нам, бывало, купцы в Киль заходили. Удавалось пару раз беседовать.

Тетка кивает.

– Ну, манеры у тебя точно смесь аглицких с нижегородскими, – говорит она размеренно и повторяет манипуляцию с сахаром вслед за мной.

Киваю. Удобная для меня версия. Но вижу не все объясняет.

– К нам и с Севера купцы заходили, и малороссы были, – мучу воду я, – пришлось даже себе словарик и грамматику самому составлять.

– Русскую грамматику? Не ее ли ты хочешь мне презентовать? – интересуется Елизавета с улыбкой.

– Не ее, тетушка. Вижу, что говорят здесь по-иному, – произношу, ставя чашку на стол, – но подарки более приятные велите подавать?

– Велю! – говорит императрица, отставляет фарфоровую чашку и звонит в колокольчик.

Появляется арап высочайшего двора, и хозяйка дает повеление.

Поклон.

Бастиан вносит шкатулку. В ней только письма, два су и самый маленький перстень из там бывших.

– О какая прелесть! – восклицает Елисавета Петровна.

Беру у Бастиана ларец, благодарю и приказываю уходить, глядя на тетушку. Та кивком подтверждает. Двери закрываются.

Снимаю с шеи ключик, отдаю его императрице.

Та с интересом открывает подарок. Видит письма. Что-то темное пробегает по лицу императрицы. По капелькам пота вижу, что кровь прилила к лицу. Под румянами изменение цвета не уловить.

Но кровь. Кровь…

Вопросительно смотрит на меня.

– Письма одного француза, встреченного нами в Берлине, – объясняю я, – упокой Господь его душу.

Императрица перебирает письма. Но они все там под сургучом. Видит перстенек. Примеряет. Большеват. Улыбается натянуто. Она все одно не будет такой носить. Но что-то ее заботит.

– Поставьте на стол шкатулку, матушка, – говорю я спокойно и благожелательно.

Она в смятении закрывает, инстинктивно подчиняясь.

– Это письма, судя по подорожной, секретные, и их нужно сведующим людям посмотреть, – начинаю я.

– Матушка? Ты назвал меня матушкой, – выпадает из своих мыслей императрица.

– Так ближе вас у меня же никого и нет, – отвечаю с грустью.

Она порывисто встает.

– Петя…

В порыве императрица обнимает меня. Чувствую, что она плачет. У меня тоже глаза на мокром месте. Досталось мне тело подростка, отрока. По всем естественным реакциям я еще ребенок. Даю тетушке чуть отстраниться и шепчу на ухо:

– Но того письма в этой шкатулке нет.

Она удивленно делает шаг назад.

Достаю письмо из-за пазухи. Протягиваю ей.

Она берет. Руки чуть дрожат. Раскрывает. Я его снова не заклеивал. Не успел, но что уж теперь. Двум смертям не бывать. Вижу радость на лице и обращенные на меня радостно-тревожные глаза.

– Извини, матушка, печати не было, я и вскрыл, – развожу, выдыхая, руками.

Она молчит.

– Спасибо, что не один я на этой земле, – говорю я смиренно и неопределенно.

Пауза.

Тетушка стремительно обнимает меня.

Будем жить!

Знать бы еще сколько.

Глава 2

За короной

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 15 (26) февраля 1742 года

Я проснулся. Сладко потянулся.

Лепота!

Вчерашний день был полон суеты. То-се-колбасе. Мой невнятный статус не избавлял меня от желаний тетушки всячески меня продемонстрировать. Прям сын родной. Ну, почти. Во всяком случае царица-матушка и впрямь вела себя именно так. Насколько я помнил из моей истории, она действительно к будущему Петру Третьему поначалу относилась довольно тепло, а тут еще и моя выходка с возвращением заблудшей записки весьма интересного содержания. Ну, ладно.

Посмотрим.

День за днем.

Мне пока отвели покои в Зимнем дворце. Но это временный вариант. Я скоро отсюда съеду. А пока любопытствовал, бродя по залам и коридорам.

Скоро ничего этого не будет. Нигде, кроме моей памяти.

У меня нет фотоаппарата. Даже художников призвать я не могу.

Это словно, ну, я не знаю, оказаться в Спарте времен царя Леонида. Триста спартанцев и все такое. Все наверняка было совсем не так, как нам рассказывают историки, но что есть, то и есть. Вот Леонид, вот его триста (триста, тридцать или три тысячи?) доблестных воинов.

Я бы мог удивляться. Но не смог бы запечатлеть никак, кроме как в картинах на стене. Ровным счетом не изменилось ничего и в восемнадцатом веке от Рождества Христова.

Я бывал в Зимнем дворце много раз. Эрмитаж и вообще. Не посетить в Питере Эрмитаж, ну, как-то моветон для образованного человека моего времени. Но здесь я никогда не был и быть не мог, ведь этот вариант Зимнего скоро снесут и начнут строить новый, знакомый мне. Случится всякий пожар и прочее. Будет грустно. Жаль утраченного наследия. Так что пытаюсь ловить момент. Тем более что скоро вновь дорога.

Москва.

Коронация.

Не меня, разумеется. Тетушки.

Хотя и мне там найдется работенка.

Так что опять прыг-скок. Дорога. Правда в этот раз со всеми прелестями и почестями (и трудностями) императорского выезда. Все всерьез. Никаких там нищих изб и постоялых дворов. Весь размах, соответствующий