— Откуда вы, штатский человек, знаете такие тонкости? — спросил он тихо, но жестко.

— Я много читаю, — уклончиво ответил я. — Иностранную техническую прессу.

Он промолчал, но до конца экскурсии не сводил с меня изучающего, подозрительного взгляда.

Когда я уже прощался с ним у ворот завода, Я уже дошел до ворот, уверенный, что не узнал ровным счетом ничего полезного, когда меня догнал адъютант генерала.

— Господин Тарановский, генерал просит вас задержаться на минуту.

Меня провели не в кабинет, а в небольшую боковую комнату, больше похожую на лабораторию. Здесь пахло серой и селитрой. Константинов ждал меня один.

— Откуда вы, штатский человек, знаете такие тонкости? — повторил он свой вопрос, но на этот раз без угрозы, а с живым, профессиональным интересом. — Иностранная пресса столько не пишет.

Я понял, что настал момент либо для правды, либо для очень хорошей лжи.

— Скажем так, господин генерал, — ответил я осторожно, — я имел дело с… подобными изделиями. В частном порядке. Во время моей службы… за границей.

— Где же вы могли это видеть? — он вскинул бровь

— К сожалению, я не могу об этом говорить! Но если позволите…

И я накидал ему схему сопел ракет и устройство гранатометного выстрела. Константинов был озадачен: такого он еще не видел и даже не слышал о подобном.

— Так вот, — продолжил я, решая рискнуть, — в новом моем… приключении мне предстоит изготавливать ракеты самостоятельно. Конечно, эти ракеты будут много худшего качества: нестабильные и неточные. И главная беда, как я понимаю, — в топливе.

Константинов смотрел на меня, не отрываясь. Теперь в его взгляде не было подозрения. Был шок. Я только что, по сути, на пальцах изложил ему один из главных принципов ракетостроения, до которого он сам доходил годами мучительных экспериментов.

— И последнее, господин генерал, — я решил пойти ва-банк. — Меня интересует не продажа. Меня интересует идея. Мы, с Его Императорским Высочеством, Великим князем Константином Николаевичем, и господином Кокоревым, сейчас обсуждаем проект… освоения Севера. Прокладку путей через льды. И нам жизненно необходим способ перебрасывать трос через торосы, через широкие трещины. Ваша ракета могла бы стать идеальным решением.

При упоминании имени Великого князя, своего прямого покровителя и начальника по Морскому ведомству, лицо генерала изменилось. Он понял, что я не шпион. Шпионы не говорят таких имен. Он понял, что я — часть их мира, мира больших государственных проектов, где не всегда действуют уставные правила. Что я — человек Великого князя.

— Хорошо, — сказал он после долгой паузы, и вид у него был такой, будто он принимает очень тяжелое, почти подсудное решение. — Пройдемте со мной.

Он провел меня обратно в цех, но уже к другому стенду, скрытому от посторонних глаз брезентом. И там, на чертежах, показал то, что я не должен был видеть.

— Действительно, топливо крайне важно для этих снарядов. Ружейный порох для них непригоден. Он горит слишком быстро, взрывообразно, а не с ровной тягой. Для ракет нужен порох с избытком окислителя, селитры, чтобы горение было медленным и полным. Но главный секрет…

Генерал показал мне на чертеж разреза центрального канала.

— Главный секрет — не в прессе, — прошептал он, указывая на разрез топливной шашки. — Главный секрет — в центральном канале. Он должен быть звездообразным. Это увеличивает начальную площадь горения, а затем, по мере выгорания, сохраняет ее почти постоянной. Это дает ровную, стабильную тягу. Но я вам этого не говорил. Прощайте!

Он резко повернулся и, не оглядываясь, зашагал обратно к воротам. А я стоял, ошеломленный, глядя на простой чертеж на песке. Отец русского ракетостроения, нарушая все инструкции и рискуя карьерой, только что лично вручил мне главный технологический секрет своей жизни. Ключ к созданию моего собственного «чудо-оружия».

Решив «ковать пока горячо», из арсенала я поехал прямиком к Нобелям. Сейчас, пока картина была ясна, пока каждая деталь, увиденная на заводе, стояла перед глазами, нужно было закрепить успех. Ведь ракета — это не только двигатель, но и боеголовка…

Эммануил Людвигович принял меня сразу, отложив все дела. Он увидел по моему лицу, что я пришел не со светской беседой.

— Герр Тарановский! Вы выглядите так, будто увидели самого дьявола! Или, наоборот, ангела? — спросил он с хитрой усмешкой.

— И то, и другое, господин Нобель, — ответил я, садясь напротив него. — Прежде всего, мне понадобится динамит, не менее тысячи пудов. Есть у васстолько в наличии?

— Нет, но, полагаю, мы выполним заказ в две или три недели. А что «во-вторых»?

— Во-вторых, у меня к вам новый заказ. Срочный, особый и совершенно секретный.

И я быстро, в общих чертах, изложил ему суть. Динамит, который я уже заказал, — это прекрасно. Но мне нужно оборудование, чтобы наладить в Сибири свое, небольшое, но очень эффективное «фейерверочное» производство.

— Мне нужны прессы, — сказал я, набрасывая на листе бумаги эскиз. — Не очень большие, но способные создавать огромное, равномерное давление. Нужны они для прессования пороховых смесей.

Нобель, сам пороховых дел мастер, кивнул, его взгляд стал серьезным и внимательным.

— И смесители-экструдеры, — продолжал я, — чтобы получать однородную, без единой каверны, массу.

Помедлив, я перешел к главному.

— А самое важное — вот это. Мне нужен комплект стальных пресс-форм. Для отливки… — я запнулся, подбирая слова, — … скажем так, топливных шашек.

Я взял другой лист и тщательно, насколько позволяла память, начертил то, что видел в цехах Константинова. Цилиндрическая форма. А в центре, проходящий насквозь, — канал.

— И вот здесь, — я ткнул пальцем в чертеж, — этот канал должен быть не круглым. Он должен быть в форме шестиконечной звезды. Идеально точной формы.

Нобель долго, молча рассматривал мои чертежи. Его лицо, обычно живое и ироничное, стало непроницаемым. Он смотрел на схему звездообразного канала, потом на меня. Он, гениальный инженер, прекрасно понимал, что я заказываю у него не оборудование для фейерверков. Я заказывал у него сердце ракетного двигателя.

— Любопытная форма для «шутихи», герр Тарановский, — сказал он наконец очень тихо. — Очень любопытная. Это… это будет стоить дорого.

— Я плачу за скорость и за молчание, — ответил я, глядя ему прямо в глаза.

Он выдержал