— Отпустить профессиональных военных, когда еще не окончены боевые действия? — не смог сдержать улыбки я. — Да вы, верно, шутите!

— Отчего же? Они дадут честное слово не воевать против вас в эту войну, — с жаром кинулся убеждать меня Морни. — Ведь законы рыцарства едины для всех. Поступите, как велит нам кодекс благородных людей и воинов чести, сражающихся без страха и упрека!

Кто знает, быть может, на моего брата Сашу или других аристократов середины 19 века это все и произвело бы впечатление, но только не на меня.

— Вы хотите обменяться пленными?

— Это было бы просто прекрасно!

— Но пока не готовы заключить мир?

— Пока нет, но это вполне могло бы стать первым шагом…

— Что ж, не вижу препятствий. В принципе, я готов и полагаю, что император Александр меня в этом поддержит.

— Всех на всех? — с надеждой в голосе поинтересовался Морни.

— Ну что вы, Шарль. Так меняют после заключения мирного договора. А пока баш на баш.

— В каком смысле? — не понял граф.

— Голову на голову, — охотно пояснил я. — Солдата на солдата, генерала на генерала, принца на принца. Или вы полагаете менять принца Жозефа Бонапарта на какого-нибудь денщика?

Судя по разочарованному лицу француза, именно это он и собирался мне предложить.

— Но у нас очень мало пленных… А у вас… очень много…

— Тогда давайте вернемся к разговору о мире, и все они тотчас вернутся домой безо всяких условий!

— Поверьте, Константин, нет ничего, чего бы я ни желал сильнее. Но, к сожалению, это не в моей власти. Но если нельзя дать свободу всем, почему бы не помочь хотя бы некоторым? Тем более, что ходят упорные слухи, будто наши пленные терпят крайнюю нужду.

— Если в России и есть экономические проблемы, то только из-за блокады, которую устроили вы вместе с англичанами. Но будьте спокойны, продовольствия у нас хватает и от голода ваши сограждане не умрут. Это я могу обещать твердо. Тем не менее, вы можете облегчить их участь. Организуйте снабжение и денежное довольствие. Я же, со своей стороны, готов гарантировать, что ни одна крошка или медный су не пропадут и будут использованы по назначению.

— И все же, вы могли бы, в знак добрых намерений…

— Друг мой, а с чего вы взяли, что у меня, моего брата-императора или у всей России есть какие-то добрые намерения в отношении Франции? Напомнить вам, кто напал на нас, якобы для защиты турок? Как по мне, весьма сомнительный повод…

— Это ведь не первая война между нами.

— Что? Хотите сказать, что это попытка отплатить за поражение Наполеона? Ну что за чушь. Вы мстите нам, действуя совместно с теми, кто разгромил Бонапарта при Ватерлоо и Трафальгаре. Вот уж и правда, изумительная изворотливость…

— Но вы, мой друг, — продолжая сохранять неизменно положительный настрой, с улыбкой заметил де Морни, — да-да, именно вы, то есть Россия, заинтересованы сейчас в мире. Потому и первый шаг за вами.

— Не льстите себе, Шарль! Вам только кажется, что мое отечество доведено до крайности. На самом деле, Россия готова воевать столько, сколько потребуется. Мы не так уж зависим от международной торговли. Наши бескрайние поля обеспечивают нас продовольствием, в наших недрах есть все необходимое для промышленности. Без остального мы вполне сможем обойтись. Да, вы можете угрожать нашим портам на побережье. Можете даже разорить его, хотя поверьте, это будет непросто. Но главная сила нашей страны покоится вдали от ее границ. И если ваш император, подобно его великому дяде, дерзнет вторгнуться вглубь нашей территории, его ждет та же бесславная участь.

Не ожидавший такого отпора граф обескураженно молчал. Очевидно, он собирался припугнуть меня новейшими и практически неуязвимыми для артиллерии броненосными батареями… но я сразу сказал, что это не нанесет нам решающего поражения, и теперь у Морни просто кончились аргументы.

— Ну хорошо, — после недолгого молчания продолжил он. — На каких условиях вы готовы пойти на мир?

— Все просто. Во-первых, мы настаиваем на сохранении нашего Черноморского флота. Во-вторых, требуем права свободного прохода наших военных и гражданских судов через Проливы. Как Босфор, так и Зунды. Взамен можем открыть свободное движение на Дунае. Если вам это, конечно, интересно.

— Это все? — округлил глаза француз.

— Нет, конечно. Возвращение протектората над дунайскими княжествами, признание наших завоеваний в Турции.

— А чем же вы готовы пожертвовать?

— Дайте подумать… пожалуй, мы могли бы поступиться особыми правами покровительства христианам в Османской империи в пользу равных условий для всех европейских государств.

— Но ведь это даже больше, чем вы обладали до войны!

— Так ведь мы и не проиграли…

— Это пока, — сбросил маску дружелюбия Морни. — Признаю, вы смогли совершить настоящее чудо, однако, если война не закончится, вам не поможет даже и само Провидение. Как вам прекрасно известно, прогресс не стоит на месте, а Англия и Франция и без того на порядок превосходят Россию в науке и промышленности. Поверьте, нам есть, чем вас удивить и на море, и на суше. И да, мы не повторим ошибки наших отцов и дедов и не пойдем вглубь вашей страны. Но побережье превратится в пустыню, и вы…

— А если нет?

— Что?

— Я спрашиваю, что, если ваши войска вновь потерпят неудачу? Что будет с вашим братом-императором, если союзный флот получит еще один разгром? Как это отразится на его позициях во Франции? Возможно, наша встреча — это возможность для вас спасти судьбу Второй Империи? Не скрою, нам тоже тяжело. Но наш народ предан своему государю всей душой. Это я могу вам твердо сказать. А вот про Францию ходят совсем иные истории.

Судя по молчанию, Морни уже задавал себе этот вопрос и не нашел на него удовлетворяющего ответа.

— Знаете, Шарль. У нас есть поговорка, что худой мир лучше доброй ссоры. Давайте мириться. Я назвал вам наши условия, но пока не услышал ваших.