— А что мины? Они находятся в воде, не могут двигаться и потому опасны лишь, когда их местоположение неизвестно. К тому же мы научились их тралить.

— Шестовые мины тоже не могут двигаться? — голос Первого лорда адмиралтейства просто сочился сарказмом.

— Все удачные атаки на наши суда, включая недавнюю трагедию в Новом Орлеане, — твердо ответил Беркли, — произошли в условиях плохой видимости и непростительной потери бдительности экипажей. Тем не менее, я уверен, что принятые меры позволят минимизировать риски. Теперь у нас достаточно мелкосидящих канонерок и шлюпов, чтобы обеспечить надежную охрану главным силам. А характерные для Балтики светлые ночи помешают противнику подобраться к ним незамеченными.

— Раньше им это не мешало, — пробурчал Вуд.

Как бы то ни было, потеря «Этны» стала хоть и неприятным происшествием, но отнюдь не катастрофой. Были лишь приняты чрезвычайные меры по охране уцелевших броненосцев: «Тандерер», «Метеор», «Глеттон» и «Траст», из-за чего немного задержался их спуск. В остальном подготовка продолжала идти прежним ходом, чтобы успеть к началу навигации в Финском заливе и не допустить еще одного прорыва русских рейдеров на коммуникации союзников в Атлантике.

Некоторое затруднение вызвала необходимость назначения нового командующего. То, что морская кампания 1854 года провалилась, всем было ясно, как и то, что главную ответственность за это должны нести Дандас, Лайонс и Нэйпир. Стоит ли удивляться, что именно на них накинулась пресса, обвиняя во всех смертных грехах, от трусости до неумения воевать.

Но если первые два находись в плену и не могли отвечать на упреки общественности, то сэр Чарльз яростно отбивал нападки и настойчиво требовал справедливости, отстаивая свое честное имя. Это, разумеется, вызывало недовольство в Адмиралтействе и при дворе, но заткнуть упрямого старика никак не получалось.

Затянувшийся скандал со всей очевидностью демонстрировал возможные риски, а потому желающих получить новое назначение оказалось не так уж много. В конце концов, ответственный пост доверили второму лорду адмиралтейства и однофамильцу бывшего командующего Черноморской эскадрой — Ричарду Сондерсу Дандасу.

Весна 1855 года пришла на Балтику строго по расписанию. А вслед за отступающими льдами уходящего на отдых адмирала Мороза, чей белоснежный флот надежнее всех канонерок и линкоров полгода защищал подступы к нашим портам, в русские воды устремилась очередная британская эскадра.

Будучи опытным военным, адмирал Дандас не стал ожидать медлящих французов, и как только Балтийское море вскрылось ото льда, покинул Датские проливы и повел свои корабли навстречу судьбе. Никто не знал, куда раздосадованные прежними поражениями англичане нанесут свой первый удар. Прикрывающий подходы к столице Кронштадт? Сторожащий ворота финской столицы Свеаборг? Или проклятый Бомарзунд, где в бесчисленных протоках Аландского архипелага нашла бесславную кончину прошлая Балтийская эскадра?

Я, даже располагая всеми возможностями генерал-адмирала Русского флота и предзнанием попаданца в великого князя Константина Николаевича, никак не мог предугадать их первый ход. И окружавшие меня многочисленные советники, к сожалению, не могли мне в этом помочь. Споря до хрипоты, мы перебирали разные варианты и никак не могли прийти к общему знаменателю. Больше того, мы даже не знали, будет ли это новый набег без серьезных последствий, или же союзники снова желают высадить десант и попытать счастья на сухопутном фронте.

И самое главное, непонятно, какую роль в нынешней кампании будут играть французы. Ведь только у них была армия, способная бросить вызов растянувшимся вдоль побережья Финского и Рижского заливов русским войскам. А может, я питаю себя напрасными иллюзиями?

Все дело в том, что во время последнего вояжа в Европу я имел конфиденциальную встречу с видным французским политиком и единоутробным братом самого Наполеона III Шарлем де Морни.

Как и большинство французов, граф оказался весьма обаятельным собеседником, попытавшимся с первых минут очаровать. При виде меня он первым вскочил, поспешил представиться, после чего долго жал мне руку, убеждая в своем расположении. И при всем при этом в его словах и жестах не ощущалось ни капли фальши. Казалось, он и впрямь в восторге от нашего знакомства.

— Право, дорогой граф, — усмехнулся я его красноречию, — слушая вас, можно забыть, что мы враги!

— Уверен, что все это лишь печальное недоразумение, которое мы сможем скоро забыть!

— Вы думаете?

— Какая разница, что думаю я⁈ Главное, что думает об этом предмете мой государь. Кстати, а ведь мы оба с полным основанием можем называть наших сюзеренов братьями, не так ли?

— И какого же мнения об идущей войне придерживается ваш царственный брат?

— Уверен, не открою вашему императорскому высочеству никакой тайны, сказав, что император Наполеон крайне недоволен тем, как идут дела. Вы мне, наверное, не поверите, но никакого внятного плана кампании на Балтике у англичан нет!

— Прошу вас, граф, оставьте титулование для официальных приемов. Можете называть меня просто Константином.

— Это большая честь для меня! Но я смогу принять ее, если вы также станете звать меня Шарлем!

— С удовольствием! — ответил я, и мы скрепили наш уговор очередным рукопожатием.

— Мой брат, — продолжил де Морни, — прекрасно понимает, что именно сейчас, после нескольких поражений подряд англичане не могут отступиться.

— Они и раньше терпели неудачи.

— Но только не их флот! Британию не зря называют владычицей морей. Все их могущество построено на обладании морями и контроле над торговлей. Без этих двух факторов это просто остров с дурным климатом и не слишком дружелюбным населением!

Договорив последние слова, француз заразительно засмеялся, явно приглашая меня присоединиться.

— Вкус британской кухни и красота английских женщин, — улыбнувшись, добавил я, — сделали англичан величайшими путешественниками!

— Константин, вы неподражаемы! — едва не покатился по полу француз. — Если позволите, я пущу эту шутку в парижском свете!

— Да ради Бога!

— Мы все понимаем, — продолжил отсмеявшийся граф, — что публику можно кормить какими угодно хвастливыми небылицами о достославных морских подвигах, но, собственно, на самой Балтике не достигнуто ровным счетом ничего: Кронштадт по-прежнему неприступен, русский флот цел и невредим, ни один пункт ни на Финском, ни на южном берегу Балтийского моря не занят. Напротив, флоты понесли значительные потери. И если для Франции это не столь трагично, то для британцев это настоящая катастрофа.

— Простите, что прерываю вас, Шарль, но какое вам дело до британских горестей? Неужели у второй империи нет никаких иных забот, кроме как помогать своему давнему противнику?

— В ваших словах много горькой истины, мой друг. Боюсь, что мы совершили