— Это за молчание, — сказал Зевдиту, вкладывая монету в ладонь дяди. — И за место для сна. Я не принесу беды, если ты сделаешь, как я прошу.

Асфау повертел монету в пальцах, его лицо смягчилось, но подозрение не исчезло.

— Спать будешь в задней комнате, — сказал он, кивнув в сторону узкого прохода. — И держи свои дела подальше от моего дома. Моя семья не должна страдать из-за твоих ошибок.

Зевдиту кивнул. Текле и Йосеф переглянулись снова, и Зевдиту чувствовал их насторожённость. Он прошёл в заднюю комнату — тесное помещение с земляным полом, соломенной циновкой и тонким одеялом, пропахшим плесенью. Он опустился на циновку, сжимая узел, и выдохнул, пытаясь унять дрожь в руках. Здесь он был в безопасности — пока.

Ночь в хижине была мучительной. Зевдиту ворочался на жёсткой циновке, сон приходил урывками, разрываемый кошмарами. Ему снились глаза лейтенанта Дитриха и голос майора Вёлькнера, обещающий смерть за предательство. Снилось, как британцы заходят в его лавку, выворачивая мешки с перцем и находя письмо, спрятанное под грудами ярких тканей. Он просыпался в холодном поту, прислушиваясь к каждому звуку — скрипу половиц, шуму ветра за окном, далёкому лаю собак. Хижина казалась клеткой, но за её стенами ждала ещё большая опасность — британцы, немцы, местные, подкупленные за горсть монет. Он сжимал узел, чувствуя тяжесть золота, и шептал молитвы, хотя вера давно покинула его сердце.

Утро пришло с запахом свежеиспечённой инджеры и горького кофе, который Мерон варила на очаге. Асфау сидел на пороге, покуривая трубку, его глаза следили за улочкой, будто ожидая незваных гостей. Текле и Йосеф ушли на рынок, бросив на Зевдиту взгляды, полные подозрения. Он ел молча, разрывая инджеру и макая её в жидкий соус из чечевицы.

— Сколько ты пробудешь? — спросил Асфау, выпуская облако дыма из трубки.

— Несколько дней, — ответил Зевдиту, не поднимая глаз от глиняной миски. — Я уйду, как только смогу. Мне нужно… собраться.

Асфау хмыкнул, его пальцы постучали по трубке, выбивая пепел.

— Уходи скорее. Люди говорят, что чужаки рыскают по дорогам. Англичане, немцы — кто их разберёт? Но они ищут кого-то. И я не хочу, чтобы они заявились в мой дом.

Зевдиту стиснул зубы, его пальцы сжали край циновки под собой. Он знал, что слухи из Аддис-Абебы могли долететь и сюда, как пыль, поднятая ветром. Меконнен, этот тощий предатель с рынка, наверняка разболтал его имя за ещё одну монету. Или кто-то из торговцев заметил его бегство, когда он пробирался к телеге Абебе. Он должен был затаиться, но сидеть в четырёх стенах было невыносимо. Страх и бездействие грызли его.

День тянулся медленно. Зевдиту то и дело подходил к окну, выглядывая в щель между ставнями, которые скрипели от каждого прикосновения. Улочка была спокойной: женщины несли воду в глиняных кувшинах, дети гоняли коз, старик с палкой ковылял к рынку. Он перебирал в уме планы: уйти на север, в Дэссе, где можно затеряться среди холмов, или дальше, в горы, куда война ещё не добралась, а люди не задают вопросов. Золото и камни в узле обещали новую жизнь. Но он знал, что деньги — это ещё и приманка для предателей, и Асфау, Текле, Йосеф, даже молчаливая Мерон могли продать его за меньшее, чем он заплатил.

К полудню жара стала невыносимой. Зевдиту сидел в задней комнате, пересчитывая монеты в тусклом свете, пробивавшемся сквозь щели в стене. Каждая монета была тяжёлой, холодной, её блеск манил, обещая безопасность, но каждый звяк металла напоминал ему о цене, которую он уже заплатил. Он спрятал узел под циновку, прикрыв его старой тряпкой, и попытался успокоиться, но его пальцы дрожали, а мысли путались. Асфау вошёл, его глаза были насторожёнными, как у ястреба, высматривающего добычу.

— Ты платишь хорошо, — сказал старик, садясь на корточки у порога комнаты. — Но я не дурак, Зевдиту. Ты вляпался в большую игру. Англичане или немцы — кто бы ни был, они найдут тебя. А я не хочу, чтобы мой дом стал их мишенью. Мерон боится, братья шепчутся. Ты понимаешь, что это значит?

— Я уйду скоро, — ответил Зевдиту. — Дай мне день-два. Никто не знает, что я здесь.

Асфау покачал головой.

— Люди болтают, Зевдиту. Торговцы на рынке, возницы, даже дети — слухи бегут быстрее ветра. Будь осторожен, племянник. Я не хочу твоей крови на своём пороге.

Зевдиту кивнул, но его мысли были далеко. Он представлял, как британцы перекрывают дороги, их автомобили пылят по тропам, а солдаты с винтовками проверяют каждого путника. Он видел, как немцы посылают своих агентов, их холодные глаза ищут его в толпе. Он должен был двигаться, но страх приковывал его к месту. Он провёл остаток дня в комнате, прислушиваясь к каждому звуку.

К вечеру напряжение стало невыносимым. Зевдиту решил разведать обстановку, чтобы убедиться, что городок всё ещё безопасен. Он выскользнул во двор, когда Асфау дремал на пороге, а Мерон хлопотала у очага. Улочка была пустынной, лишь козы бродили в пыли, да вдалеке слышался смех детей, играющих у колодца. Он прошёл несколько шагов, прячась в тени хижин, и остановился у старого забора, где женщины собирались по утрам, чтобы набрать воды. Никого. Только ветер шевелил сухую траву. Он вздохнул, пытаясь убедить себя, что опасность осталась в Аддис-Абебе, но в глубине души знал: она ближе, чем кажется.

Утро следующего дня началось с обычной суеты. Мерон готовила инджеру, её движения были такими же размеренными, Асфау сидел на пороге, покуривая трубку, его глаза следили за улочкой, будто он ждал беды. Текле и Йосеф ушли на рынок. Зевдиту проснулся с головной болью, его тело ныло от напряжения, а горло пересохло, несмотря на кружку воды, которую Мерон молча поставила рядом. Он поел быстро, почти не чувствуя вкуса, и решил остаться в хижине, пока не придумает план.

К полудню он услышал низкий гул мотора, далёкий, но приближающийся, как рокот надвигающейся бури. Его сердце сжалось, кровь отхлынула от лица. Он подбежал к окну, прильнув к щели в ставнях, и увидел чёрный автомобиль, покрытый пылью, остановившийся в конце улочки. Из него вышли трое: двое в штатском, но с военной выправкой, и один в форме британского офицера, его кепи было низко надвинуто на глаза. Зевдиту узнал его — тот же офицер, что допрашивал торговцев на рынке в Аддис-Абебе. Они нашли его. Паника захлестнула его, как волна, смывающая всё на своём пути.

Он схватил узел, сунул