Больно щипаю себя за руку. Ау, мечтатель!

А нервы у мечтателя ни к черту. Уже бизоны и поезда в голове.

Из возка плохо видно. Возок вроде крепкий, но кто его знает. Пулю стенки точно не выдержат, про волков ничего не скажу. В окна, может, и прошибут. Знаю, что они больше собачек. Видеть в живой природе приходилось. Неприятные были встречи. Но я тогда был не один, да и огневых средств у нас имелось побольше.

Выстрел. Второй.

Кто стрелял и куда – мне не видно. Крик Корфа. Мат. Визг, ругань, рычание. Вновь визг, возок сотрясается. Внезапно распахивается правая дверка и внутрь суется огромная волчья голова с яростными светящимися в свете факелов глазами. Ищу руками свой холодняк.

Бебут.

Дверь отворяется шире. Волк прыгает на ходу, открывая мне левый бок. Колю, как получилось. Вроде не в ребро. Визг. Кровь. Бульканье. Вжимаюсь в левую стенку. Бью бебутом с плеча. Места для размаха мало. Шпагой или саблей точно бы не справился. Но у меня клинок короткий, хоть и со шпажной гардой. Возок снова подкидывает. Зверь выпадает.

Вижу, что, перескочив через моего подранка (хотя какой подранок с дыркой у сердца), ко мне готовится запрыгнуть второй. И этот волк явно крупнее первого.

Кричу: «Корф!» и отчаянно пытаюсь закрыть дверь.

Полностью не успеваю. Но перед самым влетом в створ что-то сбивает серого в полете. Он врезается в бок возка. До меня доносится гром, и я закрываю-таки злополучную дверь своей кибитки. Острая боль. Стон. Что-то жжет руку. Кровь. Моя кровь. Возок подкидывает на очередной кочке или на волке. Я, держа дверь, ударяюсь о крышу башкой. Искры из глаз, темнота…

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ГАТЧИНА. ГОСПОДСКИЙ ДОМ. 2 (13) января 1742 года

Елисавета смотрела в огонь камина. Вести из столицы глубоко беспокоили ее.

Итак, бумаги не найдены.

Ни вообще, ни главная.

Ситуация. Плохая ситуация. К этому делу нельзя подключать Ушакова и Тайную канцелярию. Ее письма – это обоюдоострое оружие. Кто знает ее тайну – становится слишком могущественным человеком. И потом, единственное спасение – убить всех, кто знает о тайне. Убить, пока они не убили тебя.

Собственной службы, вроде Тайной канцелярии, у Елисаветы нет. Возможности ограничены. Очень бы помог молодой Корф в этой ситуации, но его нет, он занят не менее важным делом – сопровождением наследника русского престола.

Ситуация. Если не приедет наследник, то ее власть сильно пошатнется. Но если наследник приедет, а письма всплывут, то наследник очень быстро станет именно императором. Или итого хуже: вернут Ивана III Антоновича. Анна Леопольдовна ее точно не пощадит, да и Петра не помилует. Изведет род Петров. Этого нельзя допустить. Никак нельзя!

Где письма, черт бы их побрал!

Минутная слабость. Письмо Алексею. Всего записка. «Душа моя, Алешенька!» И прочее. Она так счастлива была тогда, да и не думала ни о чем. Ведь кто она была? Никто.

Алексей тоже сглупил и не сжег записку, которая сейчас хуже горящей бомбы.

Императрица собственноручно подбросила дрова в огонь.

Камин слегка притух, приспосабливаясь к новой порции топлива. Минута. И вновь пламя разгорелось, бросая свои языки к каменному жаркому своду.

Сожгла бы она сама сейчас эти письма? Нет. Не сожгла бы ни за что!

Несмотря на всю опасность для ее правления и всю опасность для нее самой. Не сожгла бы.

Эх, Корф, где ты там сейчас? Ты тут так нужен!

РЕЧЬ ПОСПОЛИТАЯ. КОРОНА ПОЛЬСКАЯ. ВОЕВОДСТВО ПОМОРСКОЕ. БЯЛЫ-БУР. КОНЮШНЯ ВОЙТА. 14 января 1742 года

Ку-ку-ры-ку, КУ-КУ-РЫ-КУ!

Звук был тихий, но я проснулся словно от вспышки. В голове гремели громы и сверкали молнии.

Правая рука стала искать смартфон с надоедливым картавым будильником. Левая зудит.

Мобильника не было. Что-то кольнуло ладонь, и я разлепил один глаз.

Матерь Божья! Где это я?

Потягиваюсь, тру глаза. Темень страшная.

Та-ак. Больше на ощупь обозреваю, что вокруг меня сеновал, накрыт я какими-то овчинами. А рядом со мной что-то холодное. РУ-КО-ЯТЬ! Бебут это мой! Я же им вчера рубанул волка. Как жив только остался, не понимаю.

Потом гонка через ночь и лес. Прочь! Быстрее! Прочь отсюда!

Лишь когда оторвались от волков, уже в Польше, Корф добрался до меня, явившись демоном в мое тогдашнее полузабытье.

– Очнулся? Живой?

– Не дождетесь! – с отбитыми щеками хмуро отвечаю «реаниматору».

– Ну, шутишь, значит, жив, дурака кусок. Зачем дверь открыл?

Мотаю головой.

– Это не я… Сама она…

– Угу. Трогай!

Это он уже возницам кричит. Волки отстали, но могут и передумать. Возок дернулся и начал набирать ход.

– Что это у тебя, Петер?

Он поднимает какой-то ошметок с меня.

– Ухо! Волчье. Хм. Откуда?

Огрызаюсь:

– Бежало мимо.

– И чем?

– Бебутом, – отвечаю.

– Чем-чем?

– Ну, тем клинком что мне оставили, – уже злюсь я, – вон валяется в крови.

– Полусаблей? Да, дела. Хм. Как он только прорвался, не понимаю. Я ж его еще на подлете картечью сбил. Вроде.

Киваю. Спасибо Корфу, а достал бы меня второй. Но, отпуская, страх, как тот автор – «жжет».

– Вот именно, что «вроде». А они живее всех живых, что тот Ленин.

Вопросительный взгляд:

– Лени́н? При чем здесь монастырь?

Киваю, злясь на свой язык. Хорошо хоть под Потсдамом действительно есть этот Лени́н.

– Да закрыть его никак не могут, – отшучиваюсь и перевожу тему: – Николай Андреевич, у меня рука горит. Сильно.

– Прости, Бебут, тебе тоже прилетело дробью. Вскользь. Я не видел тебя в возке. У тебя там ссадины только, я их уже порохом прижег. Ничего страшного. До свадьбы заживет. Вот если бы он тебе голову откусил, то было бы некрасиво. А так – ерунда. Шрамы украшают мужчину. Спи. Силы понадобятся…

РЕЧЬ ПОСПОЛИТАЯ. КОРОНА ПОЛЬСКАЯ. ВОЕВОДСТВО ПОМОРСКОЕ. БЯЛЫ-БУР. КОНЮШНЯ ВОЙТА. 14 января 1742 года

Лежу. Все болит. Даже приятно. Жив, курилка.

Вчера, как отбились от стаи и пересекли границу Польши – влетели сюда. Фон Корф сразу в лучший дом постучал. Войт (староста местный) господ (нас) увидел и в дом позвал. Я тоже зашел. Хоть воды колодезной выпил и себя перевязал, чем нашлось. Товарищей осмотрел и к лошадям. Видно, здесь меня